Карел Чапек - Кто веселее?

Кто веселее, мужчина или женщина? Мы привыкли считать, будто мужчина — это нечто ужасно серьезное, а женщина — существо улыбчивое, шаловливое. На самом же деле женщина чаще всего создание удивительно серьезное, в то время как мужчина — сосуд шалости и шуток. Недоразумение это, вероятно, возникло оттого, что в большинстве случаев мужчина занимается в жизни делами серьезными и мрачными, такими как политика, чтение лекций в университете, писание передовиц, высшая бухгалтерия, вождение машин и проч. Конечно, все это так, однако серьезность занятий вовсе не означает серьезности натуры.

И еще. Кажется, что женщина охотнее развлекается, то есть охотнее позволяет себя забавлять, чем мужчина. Что правда, то правда; однако указывает ли эта потребность развлечения на отсутствие свойственной натуре веселости? Я мог бы буквально засыпать вас примерами того, как мало среди женщин юмористов и комиков; можно сказать, что юмор, в той же мере как философия, военное дело и проч., — исключительно мужская привилегия. Пусть себе психологи углубляются в проблемы пола, но факт остается фактом — мужчины по натуре гораздо больше расположены к шутке, балагурству и необузданному веселью, чем женщины.

Стоит сойтись двум мужчинам, как уже начинается потеха. Больше всего на свете мужчина любит над кем-нибудь подшутить, чаще всего над пиететом к собственному папаше, к отцу-юнцу, по его собственному выражению. Я никогда не был министром, и, надеюсь, никогда не стану; но я глубоко убежден, что господа министры на заседании кабинета привязывают к стулу фалды соседа, посылают через стол друг другу записочки, а когда кто-нибудь на минутку отлучится, запихивают ему в портфель любовные послания, бумагу от ветчины либо трефовую десятку, а если и не совершают ничего подобного, то ценою невероятных усилий. Поддразнить кого-нибудь, разыграть, совершить какую-нибудь проделку — подлинно мужская страсть.

И наоборот, женщина вероятнее всего — благороднейший зритель во всяких таких проделках, но сохрани боже, чтобы она стала их зачинщиком и виновником! Прежде всего потому, что ужасно не любит сама оказаться жертвой какого-нибудь розыгрыша; широкая и доброжелательная улыбка, с какой она встречает удачную шутку, тут же меркнет, как только шутка достигает цели. И еще — черт знает, что из этого получится? Если она сама возьмется кого-нибудь разыгрывать, то носит это неприятный и личный характер, тут уж ничего не поделаешь. А в-третьих, это вообще для нее чуждо, не свойственно, как-то у нее не получается, нет в ее шутке добродушного наскока, сердечности, короче говоря, переполняющей и заразительной веселости.

Она любит смеяться, но не доверяет смеху других, она старается не проявлять инициативы и не вызывать смеха, боится, очевидно, поставить под сомнение собственное достоинство, вечно являющееся ее слабой стороной. Человек, боящийся оказаться смешным, никогда не может быть до конца веселым. Что женщина действительно может, так это смеяться, но шутка как таковая, клоунада сама по себе, эксцентричность, полная отдача богам смеха — это все не для нее.

И еще — это, надо полагать, солидарность или недоверие друг к другу; если женщины одни, они не подстраивают подругам розыгрышей. Если женщина и совершит какую-нибудь проделку, то, как правило, в ней всегда будет виной мужчина; поздравит ли она кого с первым апреля, в этом тоже будет виноват мужчина. (Из чего видно, что женщины больше боятся женщин, чем мужчин.) Но и это она делает только тогда, когда подражает нам, мужчинам. Хранители смеха в жизни — мужчины.

Нет, женщина — отнюдь не весела; и если сквозь жизнь она проходит «с улыбкой на устах», то это притворство: она существо серьезное, как смерть. Мы, именно мы, те, иные, бородатые и патлатые, упрямые и гадкие, — олицетворяем смех жизни; мы дорожим этим и во время наших серьезных занятий — машинами и философией, на кафедре и за плугом — мы помним, что под кожей у нас зашиты кости Вечного Шута, которого создал бог, чтобы на свете было легко и весело. Видно, и в этом сказалась его мудрая воля.

1923