Томас Манн - Gladius Dei

В этом положении он пробыл с четверть часа. Люди вокруг приходили и уходили, он один не двигался с места. Наконец он медленно, медленно повернулся и ушел, тяжело ступая на пятки.

Но облик мадонны сопутствовал ему. Преклонял ли он колени в прохладных церквах, оставался ли в своей тесной, мрачной келье, — всегда и всюду стояла она перед его возмущенной душой, полуобнаженная, прекрасная, со своими страстными глазами, под которыми залегли темные тени, с загадочной своей улыбкой. И никакими молитвами не мог он отогнать ее от себя.

А на третью ночь Иеронимус услыхал зов свыше, веление действовать, поднять голос против безрассудного нечестия и кичливой красоты. Тщетно он, подобно Моисею, отговаривался косноязычием; воля господня была непреклонна и громогласно требовала, чтобы он преодолел свою робость, принес эту жертву и отправился в стан ликующих врагов.

И утром он отправился в путь, ибо на то была воля господня, в художественный магазин М.Блютенцвейга, в обширное предприятие, торгующее красотой. Голова его была окутана капюшоном, руки плотно запахивали плащ изнутри.

Становилось душно; небо было бледно-серое, надвигалась гроза. Снова, как и в тот раз, множество людей теснилось перед окнами художественного магазина, особенно там, где стояло изображение мадонны. Иеронимус окинул ее беглым взглядом, затем нажал ручку стеклянной двери, завешенной плакатами и художественными журналами, и, промолвив: «Да будет воля твоя!» — вошел в магазин.

Молодая девушка, в дальнем углу за конторкой вписывавшая что-то в бухгалтерскую книгу, миловидное создание с темными, зачесанными на уши волосами и слишком большими ногами, подошла к нему и приветливо спросила, что ему угодно.

— Благодарю вас, — тихо ответил Иеронимус и, вздернув брови, нахмурив покатый лоб, серьезно посмотрел ей прямо в глаза. — Я не с вами хочу говорить, а с владельцем магазина, господином Блютенцвейгом.

Она немного помедлила, затем отошла от него и снова принялась за работу. Он стоял посреди магазина.

Все, что на витринах было представлено отдельными образцами, здесь высилось грудами, загромождало прилавки — великое множество красок, линий, форм, стилей, оригинальных идей, тонкого вкуса и красоты. Иеронимус медленно оглянулся по сторонам и плотнее запахнул полы своего тяжелого плаща.

В лавке было несколько человек. Сидя у одного из широких столов, расставленных поперек магазина, какой-то господин с черной козлиной бородкой, одетый в желтый костюм, рассматривал папку с рисунками французских художников. Пристально вглядываясь в них, он время от времени смеялся блеющим смехом. Вокруг него суетился молодой человек, вид которого позволял безошибочно определить, что он получает ничтожное жалованье и питается одними овощами. Он приносил тяжелые папки и раскладывал их перед посетителем. Наискосок от блеющего господина пожилая, по-видимому знатная, дама перебирала художественные вышивки — крупные фантастические цветы блеклых тонов, высившиеся вертикальными рядами на длинных, прямых стеблях. Около нее тоже хлопотал один из служащих магазина. У другого стола сидел, развалясь, англичанин в дорожном кепи, с пенковой трубкой во рту, одетый в костюм из прочной материи, невозмутимый, гладко выбритый, неопределенного возраста; господин Блютенцвейг собственноручно подносил ему одну бронзовую статуэтку за другой. Англичанин держал за голову обнаженную фигурку совсем юной девушки, стройной, не вполне еще сформировавшейся, кокетливо-целомудренным жестом скрестившей руки на груди, и внимательно разглядывал ее, не спеша поворачивая во все стороны.

Господин Блютенцвейг, мужчина с короткой темной окладистой бородой и темными же блестящими глазами, юлил вокруг него, потирал руки и, пуская в ход весь свой наличный запас английских слов, превозносил красоту девушки.

— Сто пятьдесят марок, сэр, — говорил он по-английски, — произведение мюнхенского искусства, сэр. Очень миловидна, как видите. Я бы сказал, полна очарования! Сама грация, сэр! Присмотритесь, и вы поймете, до чего это восхитительно! — Тут он еще что-то припомнил и добавил: — В высшей степени привлекательно и соблазнительно. — А затем начал сызнова.

Его нос был слегка приплюснут к верхней губе, поэтому он постоянно сопел в усы, негромко пофыркивая. Вдобавок он время от времени подходил к покупателю пригнувшись, словно обнюхивал его. Когда Иеронимус переступил порог магазина, господин Блютенцвейг мельком освидетельствовал его точно таким же образом, но затем снова занялся исключительно англичанином.

Знатная дама остановила свой выбор на одной из вышивок и удалилась. Вошел новый покупатель. Господин Блютенцвейг бегло обнюхал его, как бы желая выяснить степень его покупательной способности, и сдал на попечение молодой конторщицы. Вновь пришедший купил всего лишь фаянсовый бюст Пьеро, сына великолепного Медичи, и сейчас же ушел. Англичанин тоже стал собираться. Он приобрел в собственность юную девушку и вышел, провожаемый поклонами господина Блютенцвейга, Теперь владелец магазина повернулся к Иеронимусу и подошел к нему.

— Что вы желаете? — спросил он без особой угодливости.

Плотно запахивая плащ обеими руками изнутри, Иеронимус пристально, почти не моргая, смотрел в лицо господину Блютенцвейгу, Медленно раздвинув толстые губы, он сказал:

— Я пришел к вам насчет картины в том окне, большой фотографии мадонны. — Голос его звучал монотонно, глухо.

— Милости просим, — живо подхватил господин Блютенцвейг, потирая руки. — Семьдесят марок, сударь, в раме. Без запроса. Первоклассная репродукция. Чрезвычайно привлекательна. Полна очарования.

Иеронимус молчал. Пока владелец художественного магазина говорил, он стоял сгорбившись, склонив покрытую капюшоном голову, затем снова выпрямился и сказал:

— Должен заранее заявить вам, что я не в состоянии ее купить, да и вообще ничего покупать не намерен. Сожалею, что приходится разочаровать вас. И сочувствую, если это причиняет вам огорчение. Но, во-первых, я беден, а во-вторых, не люблю тех вещей, которыми вы торгуете. Нет, купить я ничего не могу.

— Так… не можете! — ответил господин Блютенцвейг и сильно засопел. — В таком случае разрешите спросить…

— Судя по вашему лицу, — продолжал Иеронимус, — вы презираете меня за то, что я не имею возможности что-либо приобрести у вас.

— Гм, — откликнулся господин Блютенцвейг. — Да нет же!.. А только…

— Тем не менее я прошу вас выслушать меня и внимательно отнестись к моим словам…

— Внимательно… Гм… Позвольте вас спросить…

— Вы можете спрашивать, — сказал Иеронимус, — и я отвечу вам. Я пришел просить вас, чтобы вы немедленно убрали из окна эту картину, эту большую фотографию, эту мадонну, и никогда больше не выставляли ее.