Кёка Идзуми - Операционная

— Тогда мы будем ее держать.

Такаминэ поднял руку, останавливая медсестру.

— Нет, в этом нет необходимости, — сказал он и быстрым движением той же руки распахнул кимоно пациентки. Графиня скрестила руки на груди, пытаясь прикрыться, и замерла.

Как оперирующий врач Такаминэ обратился к пациентке серьезным, торжественным тоном, будто произносил клятву:

— Графиня, я возлагаю на себя ответственность за проведение операции.

В этот момент поведение Такаминэ казалось мне необычным — он словно готовился совершить священнодействие.

— Пожалуйста, — графиня произнесла лишь одно слово, но ее мертвенно-бледные щеки залились пунцовым румянцем. Она пристально смотрела в лицо врача, не обращая внимания на скальпель, приставленный к ее груди.

Подобно зимней сливе, падающей в снег, с груди графини быстро стекла струйка крови, окрасив ее белоснежное одеяние. Щеки графини снова покрыла мертвенная бледность, но она владела собой настолько, что не шевельнула даже пальцем ноги.

Операция продолжалась, и Такаминэ выполнял хирургические манипуляции со сверхчеловеческой скоростью, не теряя ни секунды. Когда он делал разрез на груди графини, никто из присутствующих, начиная с неспециалистов и заканчивая консультирующим врачом, не успел произнести ни слова. Кто-то задрожал, кто-то закрыл лицо руками, некоторые повернулись спиной к операционному столу или отвели взгляд, низко склонив голову. Я же, забыв обо всем, почувствовал, как холод пронизывает все мое существо до самого сердца.

Через три секунды, когда операция подошла к решающей стадии и скальпель достиг кости, из груди графини, которая в течение двадцати с лишним дней не могла даже лечь на бок из-за боли, вырвался глубокий стон. Вдруг, словно внутри нее сработал какой-то механизм, графиня приподнялась и крепко схватила обеими руками правую руку Такаминэ, в которой он держал скальпель.

— Вам больно?

— Нет, потому что это вы, вы! — произнесла графиня и откинулась на операционный стол. Ее последний поразительный, холодный, долгий взгляд застыл на лице знаменитого хирурга: — Но вы и не могли знать обо мне! — сказала она и, выхватив из руки Такаминэ скальпель, вонзила его себе чуть пониже груди. Кровь отхлынула от лица врача, по его телу пробежала дрожь:

— Я не забыл.

Его голос, его дыхание, его образ. Ее голос, ее дыхание, ее образ. Чистая, радостная улыбка появилась на губах графини Кифунэ, и она отпустила руку Такаминэ. Голова графини быстро опустилась на подушку. Ее губы становились все бледнее.

В это мгновение, кроме них двоих, вокруг не существовало ни небес, ни земли, ни общества, ни людей.

Если посчитать, то окажется, что прошло уже девять лет. В то время Такаминэ был еще студентом медицинского института. Однажды мы вместе с ним прогуливались по ботаническому саду Коисикава [6] Коисикава — в 1889–1947 гг. район Токио. . Было пятое мая, и азалии находились на пике цветения. Рука к руке мы пересекали ковер ароматных трав и любовались глициниями, растущими вокруг пруда в парке, расположенном на территории ботанического сада.

Когда мы повернули назад и хотели взобраться на поросший азалиями холм, чтобы пройти к пруду, в противоположной стороне сада появилась группа посетителей.

Впереди шел усатый мужчина в европейском костюме и цилиндре, за ним следовали три девушки, а замыкал процессию еще один мужчина, одетый так же как и тот, что шел первым. Оба были кучерами на службе у какого-то благородного семейства. Каждая из трех девушек, которых они сопровождали, держала в руках раскрытый зонтик от солнца, и, когда девушки легкой походкой проходили мимо нас, было слышно, как шелестят полы их кимоно. Такаминэ невольно повернулся, провожая их взглядом.

— Ты видел?

— Да, да, — кивнул головой Такаминэ.

Наконец мы взобрались на холм и любовались азалиями. Азалии были прекрасны. Однако их красота заключалась лишь в красном цвете их лепестков.

На скамейке неподалеку сидели два молодых лавочника.

— Кити, мы ведь хорошо провели этот день?

— Да уж, иногда действительно стоит тебя послушаться. Такая удача, что мы не отправились в Асакуса [7] Асакуса — один из районов Токио, где традиционно находилось множество увеселительных заведений. , а то сюда бы не попали.

— Ну, так если выбирать из троих, кто из них больше похож на персик, а кто на сакуру?

— У одной ведь волосы уложены, как у замужней дамы?

— Какая разница, как у них уложены волосы, в любом случае им до нас нет никакого дела.

— Кстати, а та, что была с прической такасимада [8] Такасимада (полное название Бункин такасимада) — традиционная японская женская прическа, разновидность высокого пучка. Сейчас ее в основном носят гейши и невесты в день свадьбы, но в прошлом так причесывались девушки 15–20 лет до замужества. , как-то уж совсем простенько была одета.

— Простенько?

— Ну, не очень модно.

— Наверное, не желает обращать на себя внимание таких, как ты, не хочет бросаться в глаза. Да, так та, что шла посередине, — самая красивая. Только она и стоит сейчас перед глазами.

— А как она была одета?

— Во что-то бледно-лиловое.

— Бледно-лиловое? Это все, что ты можешь сказать?! Тебе читать надо больше. Может, тогда научишься лучше рассказывать.

— Да солнце светило прямо в глаза, я и головы-то не поднимал.

— То есть ты рассматривал только то, что было ниже пояса?

— Не будь дураком! Я так быстро взглянул на нее, что толком ничего не рассмотрел! Так жалко!

— Что, даже не видел, как они шли? Они словно проплывали мимо в какой-то дымке. Сегодня я впервые обратил внимание, как красивы движения женщины в кимоно. К тому же и воспитаны они по-особому. Это небесные, возвышенные создания. Как земное отребье может сравниться с ними?

— Сильно сказано!

— Ты ведь знаешь, я поклялся в храме Конпира [9] Храм Конпира — синтоистский храм в г. Котохира (преф. Кагава), находится на склоне горы Дзодзу. Предположительно основан в I в. н. э. , что три года не буду ходить в веселые кварталы. Так вот, я нарушил клятву. С оберегом из этого храма на шее ночью я брожу по веселым кварталам. Странно, что я до сих пор не понес за это наказания. Но сегодня, сегодня мне все стало ясно. Зачем ходить к этим падшим женщинам? Смотри, они дразнят тебя своими красными одеждами, и что? Они всего лишь мусор, они ничем не отличаются от червей, копошащихся в навозе. Они нелепы.

— Ты уж что-то слишком строг.

— Я не шучу. Смотри, у них есть руки, у них есть ноги, они небрежно носят кимоно и накидки хаори, у них есть такие же зонтики, поэтому можно подумать, что они — настоящие женщины, может быть, даже из приличных семей. Но даже если мы примем их за таких женщин, кто они по сравнению с теми девушками, что встретились нам сегодня? Они словно измазаны сажей, перепачканы грязью. Я не могу даже и помыслить о том, чтобы назвать их женщинами.