Сэй Ито - Праздник жизни

Этот кашель незримо вплетается в мои сны, вплетается в мою явь. Застывшее, искаженное болью родительское лицо уже отпечаталось на моем лице; и эмоции, должно быть, я тоже позаимствовал у отца: чувство бессилия и поражения, охватившее все мое существо, и душевное раболепие. Когда убегаю от насмешек — мое тело повторяет его движения, когда, обуреваемый мелкой драчливостью, хочу замахнуться — замахиваюсь его жалкой худосочной рукой. Эта жестокая связь, существующая между нами, не позволяет мне смотреть отцу в глаза. Те же промахи и ошибки, капитуляции, компромиссы, жульничество и обман, которые преследовали отца всю его жизнь, уже поджидают меня на моем жизненном пути, и несть им числа. Наступит время, когда мне придется противостоять всему этому — то одному, то другому — день за днем, много дней подряд. И тогда мне захочется выскочить из своего тела, покинуть его. Пусть отец уходит туда, где покой, он достоин этого хотя бы потому, что боролся. Уходи, но твое дитя остается здесь, в тех же колодках.

Я смотрел на разбухшую крестовину сёдзи. Горячая жидкость наполнила глаза, перелилась через край, потекла по виску. Бумажная перегородка искривилась, ее заволокло туманом, так что уже не видно было крестовины, белая-белая, как сама бумага, парила она в воздухе. Пронзительное пение камышовки терзало мою раскалывавшуюся голову. «Чек-чек, чек-чек, чек-чек, чек-чек, чек-чек». Наконец она устала и затихла. Словно отзвук ее пения, за окном клубилось белесое утро. Чувствуя, что явно не доспал, я закрыл глаза.

— Сходи, отправь Минэко телеграмму, — сказала мать, когда врач ушел. Это было в тот же день, после обеда. На почте я составил телеграмму сестре, жившей с мужем в одном из соседних городков. «ОТЦА КРИЗИС ЗПТ ПРИЕЗЖАЙ ТЧК». Бессмысленный набор букв. Телеграмму приняли, я вышел на улицу и посмотрел на зеленеющие горы. Зелень поздней весны, то тут, то там помеченная белыми и красными пятнами цветов, полностью затопила городские окрестности. Тяжелый, удушливый кислород, словно выхарканный этой зеленью, заполнял городские улицы, висел над долиной, и, казалось, те, кто не в силах вынести эту тяжесть, должны умереть.