Элиза Ожешко - Марта

— Извините, — сказала она с некоторым смущением, — несколько дней назад нам действительно нужна была горничная, но теперь уже не нужна… очень сожалею… извините.

Сказав это, дама поклонилась Марте гораздо вежливее, чем кланяются горничной, и вышла из кухни.

В комнате, куда она вошла, сидел седой мужчина с трубкой, у окна вышивали две молодые девушки.

— Что же? — спросил пожилой мужчина, — ты не приняла ее?

— Конечно, нет… Она — вдова чиновника и, наверное, у нее большие требования. И такая худенькая, хрупкая, где уж ей комнаты убирать или целыми часами простаивать за гладильной доской… Возможно, что она не умеет даже ни стирать, ни гладить. Нет, она доставила бы нам только одни хлопоты…

— Это верно, — сказал муж пожилой дамы, — а все-таки жаль, что ты ее отпустила ни с чем. Она, должно быть, очень нуждается, если, несмотря на то, что она вдова чиновника и, как ты говоришь, очень хрупкая, согласилась идти в горничные. Быть может, стоило бы попробовать…

— Что ты, Игнаций! Пан Лаурентий пишет, что у нее ребенок! Не говоря уже обо всем прочем — разве мы можем принять служанку с ребенком?

— Да, да, это правда! С ребенком невозможно, большие расходы и беспокойство… бог знает, что еще за ребенок… Но я опасаюсь, как бы не обиделся Лаурентий, что мы ее так ни с чем отправили, и не счел бы нас бессердечными…

— Ну, так надо дать ей что-нибудь! Я предпочитаю дать один раз хотя бы рубль, чем стеснять себя, приняв такую горничную… да еще брать в дом чужого ребенка…

Марта была уже на лестнице, когда услышала позади себя быстрые шаги и дважды повторенный возглас:

— Пани, подождите!

Оглянувшись, она увидела красивую девушку, которая бежала за ней, запахивая плотнее теплую кофточку.

— Простите, — сказала девушка, догнав ее. — Мама очень просит извинить нас за то, что вам пришлось напрасно побеспокоиться… сегодня такой холод, а вы пришли к нам… мама просит извинить ее!

Она проговорила все это очень быстро и смущаясь. В заключение несмелым движением протянула руку с рублевой бумажкой. Марта колебалась не более очной секунды, взяла из рук девушки шелестящую бумажку, сказала: «Спасибо» — и ушла. По дорого домой она купила вязанку дров, немного черного хлеба, муки и молока. Хлеб предназначался для нее, молоко и мука для ребенка.

В этот день Марта уже не выходила из дому. Она приготовила молочный суп, вылила его в глиняную миску и поставила перед Яней.

Но девочка ела мало. Она была молчалива и очень серьезна. У нее, видимо, болела голова, и девочка поддерживала ее худенькой ручкой; поев, она села на пол рядом с матерью, положила голову к ней на колени и заснула тяжелым сном.

Марта испугалась, когда при свете раннего утра взглянула в лицо дочке. Яня была еще бледнее вчерашнего, в ее запавших, обведенных темными кругами глазах светилась тихая, но хватающая за душу жалоба. Отвернувшись к окну, молодая женщина судорожно заломила руки…

«Если я не создам ей лучших условий, она заболеет… Лучшие условия — какая дикая мысль! Через два-три дня мне не на что будет купить дров, чтобы затопить печь и приготовить ребенку что-нибудь горячее!»

«Да! — рассуждала она сама с собой, — делать нечего! Пойду поклонюсь Швейц!»

Она отправилась на улицу Фрета. Открывая дверь мрачной мастерской, Марта удивлялась себе еще больше, чем тогда, когда входила в книжную лавку. Правда, она испытывала чувство унижения, но гораздо сильнее было желание вернуть себе работу, от которой она сама отказалась два дня назад.

Швейц нисколько не удивилась ее приходу. По толстым губам почтенной матроны пробежала усмешка, и глаза ее злобно сверкнули из-за очков. Работницы, подняв головы, смотрели на пришедшую, одни с любопытством, другие с насмешкой и злобным удовлетворением. Щеки и лоб Марты запылали под взглядом более двадцати пар глаз.

Это была ужасная пытка, но продолжалась она не более минуты. Хозяйка перестала кроить, ожидая, видимо, что скажет бывшая работница.

— Пани, — обращаясь к ней, сказала Марта, — два дня тому назад я вспылила и вела себя безрассудно… Меня обидело то, что вы мне сказали, и я была резка с вами. Простите меня. И, если можно… я хотела бы снова работать у вас.

Лицо Швейц не выражало никакого торжества и, так же как раньше, никакого удивления. Она слащаво улыбнулась и приветливо кивнула головой.

— Ах, милая пани Свицкая, — начала она сладеньким голоском. — Я не сержусь, ничуть не сержусь! Господи, да что тут особенного — выслушать дерзость, услышать неприятное слово. Ведь спаситель наш повелел нам повторять за утренней и вечерней молитвой: «И остави нам долги наши, яко и мы оставляем должникам нашим!» Если бы я сердилась на вас, пани Свицкая, я нарушила бы заповедь господню… но принять вас в мастерскую я не могу. Очень жаль, но, право, не могу, потому что на ваше место уже взята новая мастерица.

Говоря это, она указала ножницами на молодую женщину, сидевшую на месте Марты.

— Наше предприятие, слава богу, имеет прекрасную репутацию… мы не пользуемся машинами, которые так ужасно выматывают силы и подрывают здоровье работниц. Поэтому женщины идут к нам толпами. Дня не проходит, чтобы две-три не обратились с просьбой дать им работу. В работницах, слава богу, нет недостатка, да, недостатка нет, а лишних набирать мы не можем, чтобы нам с дочерью не пришлось слишком обременять себя работой. Так что теперь работниц у нас более чем достаточно, и для вас, пани Свицкая, места нет…

— Мама, а может быть, найдется все-таки работа и для пани Свицкой? — шепнула некрасивая панна Швейц, наклонясь к матери. Она уже несколько минут внимательно и с любопытством смотрела на Марту. В ее немного раскосых глазах мелькало что-то вроде жалости.

Но Швейц пожала плечами.

— Нет, — сказала она, — работы нет, нет работы! Не можем же мы ради того, чтобы принять пани Свицкую, которая ушла от нас по собственному желанию, отказать панне Зофье, принятой вчера на работу?

Услышав последние слова, девушка, сидевшая на месте Марты, подняла голову и испуганно посмотрела на хозяйку.

— Значит, не примете? — спросила Марта. — И не подадите мне никакой надежды?

— Никакой, дорогая пани Свицкая, никакой! Очень сожалею, но место уже занято… не могу!

Едва заметно кивнув головой, Марта вышла из мастерской. Закрывая за собой дверь, она слышала за спиной шепот и приглушенное хихиканье. Она поняла, что стала предметом насмешек и ненужной жалости двадцати женщин, и снова ощутила жар в груди и голове. Но когда она вышла, все заглушила одна-единственная мысль:

«Не могу я вернуться домой с пустыми руками! Сегодня надо получше натопить, а завтра приготовить для девочки что-нибудь мясное… Иначе она заболеет…»