Карлос Фуэнтес - «Чур, морская змеюка!»

Только ресницы поддерживали нависшую стену лба, усыпанную синими веснушками. Оттого что бармен шел не спеша, как бы утверждая этим свое реальное существование, Исабель не успела собраться с мыслями и подумать, что она будет пить, но зато подумала со страхом о том, что никогда не заказывала вина в баре. А человек-морковка приближался почтительно и неумолимо. Разумеется, он исполнял свой профессиональный долг и в то же время — его глаза без каймы бровей напоминали два желтка, в которые впрыснули желчь, — принюхивался к смятению, к испугу, к запаху пота этой молодой особы в свитере с короткими рукавами, которая судорожно водила одной рукой по столу, покрытому сукном, а другой — по подолу своей клетчатой юбки, а потом вдруг снова сцепила руки и, не владея голосом, затравленно крикнула:

— Wisky soda… Without glass! [7] Виски с содовой… Без стакана! (англ.)

Бармен удивленно взглянул на нее — это было удивление профессионала, уязвленного невежеством, — и замер в той позе, в какой его застигли нелепые слова Исабели. Он бессильно опустил плечи, закрыл глаза, сломленный ее криком, и почувствовал, как от него, знатока своего дела, уходит куда-то привычная уверенность.

— Ah! P'raps her ladyship would like a silver goblet… Glass is so common after all… [8] О! Может быть, ваша милость желает в серебряном бокале… хотя в этом случае принят стеклянный (англ.).

Голова, опушенная рыжим огнем, затряслась в морщинистом и конопатом хохоте. Бармен поднес к губам салфетку и кое-как подавил смех.

— Sans glace, s'il vous plait… [9] Без льда… пожалуйста (франц.). - повторила Исабель, не поднимая головы. — Лед… мне нельзя со льдом. У меня больное горло.

Из-за салфетки выглянуло багровое лицо бармена.

— Ah, madame est Francaise? [10] А, мадам француженка? (франц.)

— Нет, нет! Я мексиканка!

— Меня зовут Ланселот… я весь к вашим услугам… Позволю предложить вам «Southerly Buster» — нет ничего лучше при ангинах… К тому же этот коктейль очень густой и совсем не пьянит… Ланселот — это, знаете… герой из «Рыцарей Круглого стола»…

Бармен склонился перед Исабелью, потом, как-то странно согнувшись, повернулся к ней спиной и, что-то напевая, пополз на четвереньках под стойку.

Сердце Исабели билось неровно. Она по-прежнему не поднимала головы от стола и невидящими глазами смотрела в одну точку.

— Может, поставить для вас пластинку?

Исабель услышала, как упали в шейкер тяжелые капли густой жидкости, как зачавкал выдавленный лимон, как пронзительно зашипела выпущенная из сифона струя воды. А потом раздался профессионально-виртуозный стук взбалтываемой смеси. Она согласно кивнула.

— Как мне не повезло! — вздохнул Ланселот. — Не смог сойти на берег. А вы из Акапулько?

Исабель отрицательно мотнула головой. Ланселот поставил старую, уже заигранную пластинку.

Исабель улыбнулась и устремила взгляд на бармена. Но что это? Она вскрикнула, закрыла глаза руками, прижала руки к груди. У Ланселота было совсем другое лицо, вернее, не лицо, а какое-то застывшее месиво, какая-то маска с расплывшимися чертами, с острыми зубами и глазами улитки… Исабель резко поднялась, опрокинула стул и выскочила из бара, не обращая внимания на крики бармена.

— Miledy! Look here! Milady! Shall I have it sent to your cabin? [11] Миледи, послушайте! Может, вам прислать в каюту? (англ.)

Алкоголик-морковка сдернул с головы светлый прозрачный чулок какое-то подобие инквизиторского капюшона — и, недоуменно пожав плечами, принялся тянуть через соломинку темно-фиолетовый напиток.

Исабель, едва дыша, остановилась в коридоре. Она не знала, куда ей идти, сбитая с толку номерами кают и палуб. Лишь у себя в каюте, где мерно шумела вентиляция и пахло свежестью от постельного белья, она расплакалась и сквозь слезы стала вслух произносить слова, которые должны были ее успокоить: названия привычных вещей, имена знакомых, которые почему-то ни о чем ее не предупредили, не отговорили от такой рискованной авантюры… И усталость, и страх, и печаль убаюкали Исабель, усыпили, помешали закрыть чемоданы и вернуться на берег той же ночью.

— Ну что, Джеки, не жалеешь, что расстался с нижней палубой?

— Не забывайся, жалкий и мерзкий Лавджой! Я ведь могу пожаловаться капитану!

— Давай, давай… Ты ведь знаешь, что с тобой все равно расквитаются…

— Вот как? Где же? Может, в темном переулке, когда мы придем в Панаму? Может, меня будут бить, а я взмолюсь о пощаде? Может, я из чистого благородства смолчу об этом? Такой у вас план?

— Что-то вроде того… Разве еще срежут твои золотые кудри!

— Ты упускаешь из виду одну очень простую вещь, несчастный дурак!

— Ну да?

— Ну да! Мне наплевать на кодекс чести. Я вас всех выдам и всех упеку в тюрьму.

— Сердца, вот чего тебе не хватает. Да и не только тебе, а всем вам — пижонам, «теддибоям», бездельникам, проходимцам! Раньше настоящий моряк стоил морской соли. А вы? Вот бы сейчас новую войну — она бы сделала из вас настоящих мужчин!

— Кого ты морочишь, Лавджой, любовь моя?

— Ну ладно, Джеки… Не будем поминать старое. Мне ведь грустно, что ты не с нами.

_ Грустно? Да тебя просто бесит, что ты мне прислуживаешь!

— Нет, Джеки, нет! Ты же знаешь, ты мне всегда был по душе Мы провели с тобой слишком хорошие минуты! Раскусил я тебя, пичуга, раскусил! А теперь скучаю по тебе, правда! Да разве ты можешь забыть!..

— Молчи, общипанный попугай! Шантаж — самое грязное преступление, и расплачиваются за него дорогой ценой!

— Да нет, Джек… ты меня не понимаешь. Я хочу оказать, что мне боязно делать эти вещи в одиночку. А с тобой, бывало я чувствовал себя увереннее. Но до чего пошел неосторожный народ, Джеки! Помнишь мисс Болвин с ее фальшивыми украшениями, которые…

— Прощай, Лавджой. Завтра принесешь мне горячий чай! Ясно?

— Подожди, подожди! Новенькая, ну знаешь, та латиноамериканка, что села ночью в Акапулько…

— Ничего не желаю знать! В семи морях нет такой мерзкой сирены, как ты, лысый, старый, противный и жалкий Лавджой.

— Но она такая неосторожная, Джеки! Тут просто грех не вмешаться. Представляешь? Девять тысяч долларов в дорожных чеках! Видел что-либо подобное? Лежат себе в ящике, как салатные листья… бери и пускай их в дело, пока свеженькие.

— А ты, оказывается, простофиля, Лавджой! Ведь каждый знает, что у дорожных чеков должно быть две подписи: сверху и снизу. Тебе не приходилось читать об этом? «Safer then money». [12] «Надежней, чем деньги» (англ.).

— Джеки, Джеки, вспомни, как мы подделали…

— Хватит! Если я еще хоть раз услышу твое вонючее карканье, тебе несдобровать. Клянусь чем угодно! Пойду и донесу капитану. Ты имеешь дело с приличным человеком, с джентльменом. А уж джентльмены знают, как себя вести, запомни это старый дьявол, беззубый вампир, лысый, измазанный дерьмом стервятник!

Читать дальше