Огюст де Лиль-Адан - Рассказы из книги Жестокие рассказы

— Последний поцелуй! — просили они, выходя на лестницу.

И — каждый но своей улице — направлялись на городскую площадь, где кое-кто из них (холостяки) уже поджидали коллег у повозки и, нахмурив брови, оглашали утро щелканьем курков охотничьих ружей, затравки которых они засыпали свежим порохом.

Пробило шесть, и линейка тронулась под мужественные звуки «Парижанки», подхваченной всеми четырнадцатью сидевшими в ней землевладельцами. В дальних окнах лихорадочные руки неистово замахали платками, а героическая песня взывала:

Затем десницы взлетали в воздух, и с ревом вырывалось:

А сидевший на козлах рантье отбивал такт размашистыми ударами кнута, которым он изо всей силы угощал лошадей.

День прошел превосходно.

Буржуа умеют пожить и в делах охулки на руку не кладут. Но что касается честности — извините! Тут уж они нравственны до такой степени, что готовы повесить ребенка за украденное яблоко.

Итак, пообедав на своих фермах, на десерт ущипнув служанку за подбородок, положив в карман кошель с арендной платой, обменявшись с семейством хозяина несколькими прочувствованными изречениями, вроде: «Счет дружбы не портит», «По хозяину и слуга», «Работа лучше молитвы», «Всякий труд достоин уважения», «Исправный должник богатеет» и другими общепринятыми поговорками, наши землевладельцы скромно уклонились от сыпавшихся на них, как это полагается, благословений и заняли места в линейке, которая поочередно объезжала фермы, подбирая седоков, и с наступлением темноты двинулась обратно в Нерак.

Однако на душе у них было смутно! В самом деле, из рассказов крестьян они узнали, что у скрипача нашлись последователи. Пример оказался заразительным. Похоже было на то, что к старому злодею присоединилась целая орда настоящих грабителей, и дорога — тем более в пору арендных платежей — стала положительно небезопасной. Поэтому, хотя в головах у них еще некоторое время шумело от выпитого кларета, наши герои распевали теперь «Парижанку» куда сдержаннее, чем раньше.

Спускалась ночь. Черные силуэты придорожных тополей вытянулись, их ветви заскрипели под ветром. Выделяясь из великого множества ночных шумов и перемежаясь с цоканьем копыт трех мерно рысивших мекленбургских тяжеловозов, издалека доносился зловещий вой бродячей собаки. Вокруг побледневших пассажиров, которых скупо освещали первые лучи луны, сновали летучие мыши… Брр!.. Конвульсивно зажав ружья между подрагивающих колен, седоки то и дело потихоньку ощупывали кошели с деньгами. Никто не раскрывал рта. Как это ужасно для порядочного человека!

Внезапно — о горе! — на развилине дороги показались устрашающие фигуры с искаженными лицами, засверкали ружья, послышался конский топот, и во мраке раздалось грозное «Стой!». Как раз в эту минуту луна спряталась за черными тучами.

Большую дорогу загородила большая повозка, набитая вооруженными людьми.

Кто они? Несомненно, злодеи! Бандиты! Несомненно!

Увы, нет! 'Го был отряд-двойник, компании честных пибракских буржуа. То были пибракцы, которым накануне пришла в голову та же мысль, что и неракцам.

Покончив с делами и направляясь домой, мирные рантье обоих городов просто-напросто столкнулись на дороге.

Мертвенно побелев, всматривались они в темноту. От сильного страха, причиной которого была владевшая ими неотвязная мысль, на благодушных лицах этих людей отпечатлелись их сокровеннейшие инстинкты, подобно тому как ветер, взволновавший озеро, поднимает глубинные воды на поверхность; естественно поэтому, что обе стороны приняли друг друга за тех самых разбойников, которых они одинаково боялись.

Они зашептались во тьме и мгновенно так обезумели, что, дрожа и суетясь, пибракцы для храбрости схватились за оружие; чей-то курок зацепился за сиденье; грянул выстрел, и пуля попала в грудь одного из неракцев, раздробив миску с гусиным паштетом, которой тот машинально воспользовался, как щитом.

Ах этот выстрел! Он оказался той искрой, от которой взрывается порох. Пароксизм всепоглощающего чувства привел их в исступление. Загремела частая, неистовая стрельба. Их ослепил инстинкт, повелевавший охранять себя и свои деньги. Трясущимися руками они торопливо совали патроны в ружья и палили наугад в толпу врагов. Рухнули лошади, опрокинулась одна из линеек, люди и кошели с деньгами вперемешку посыпались на землю. Охваченные смятением и ужасом, раненые восстали, как львы, и принялись расстреливать друг друга, никого не узнавая в дыму!.. Свались в это время с неба жандармы, им за свое рвение, несомненно, пришлось бы заплатить жизнью. Короче говоря, это было взаимное истребление, так как отчаяние пробудило в буржуа энергию самого человекоубийственного свойства, одним словом, ту самую, которой отличается класс порядочных людей, когда их доводят до крайности!

В это время настоящие разбойники (то есть с полдюжины бедняг, виновных самое большее в том, что они крали где придется корку хлеба, кусок сала или несколько су) дрожали от испуга в каком-то заброшенном вертепе, слыша грозно нарастающий грохот пальбы и дикие крики буржуа, которые ветер доносил к ним с большой дороги.

Остолбенев от неожиданности и вообразив, что на них ведется облава, они прервали безобидную игру в карты вокруг кувшина с вином, повскакали с мест и, без кровинки в лице, уставились на предводителя. Старик скрипач сам, казалось, вот-вот упадет в обморок. Длинные ноги подгибались под ним. Бедняга, застигнутый врасплох, совершенно растерялся. То, что он слышал, превосходило его разумение.

Однако после нескольких минут замешательства честные разбойники увидели, как он внезапно вздрогнул и в раздумье приставил палец к кончику носа, вслушиваясь в безостановочную перестрелку.

Затем, подняв голову, он сказал:

— Дети мои, этого не может быть! Дело не в нас… Тут какое-то недоразумение, какая-то путаница… Берите-ка потайные фонари и пойдем поможем несчастным раненым. Шум доносится с большой дороги.

С бесконечными предосторожностями раздвигая кусты, они вышли наконец к месту жуткого побоища, над которым опять взошла луна.

Только что последний уцелевший буржуа, торопясь перезарядить рас каленноеружье, прострелил себе голову, — не с умыслом, конечно, а понедосмотру.

При виде потрясающего зрелища трупов, которые устилали окровавленную землю, подавленные разбойники, не веря своим глазам, оцепенели в молчании. И тогда в головах у них забрезжила смутная догадка о том, что здесь произошло.

Вдруг предводитель свистнул, подал знак, и фонари выстроились кольцом вокруг музыканта.