Герман Брох - Новеллы

Куленбек повесил трубку. Засмеялся:

— На два часа ему работы хватит.

— А я еще удивился, — сказал сидевший рядом Флуршюц, — что вы вызываете Кесселя из-за такой ерунды.

— Наш милый Кессель вечно попадается на удочку. Мы заодно и аппендиксом Кнезе займемся.

— Вы действительно хотите его оперировать?

— А почему бы и нет? Доставим ему такое удовольствие. И мне заодно.

— А сам он на операцию согласен?

— Ну, Флуршюц, вы, оказывается, так же наивны, как и старик Ксссель. Когда это я своих пациентов о согласии спрашивал? И все они были мне потом благодарны. А месяц отпуска по болезни, который я всем устраиваю?.. Так-то вот.

Флуршюц хотел что-то сказать, по Куленбек остановил его жестом:

— Нет, нет, не приставайте ко мне с вашими теориями секреторной деятельности… Друг мой, если я могу заглянуть в чье-то брюхо, то не нужны мне никакие теории… Послушайтесь меня и станьте хирургом… Это единственная возможность сохранить молодость.

— А что же мне делать с моей работой над железами? Бросить?

— Бросайте!.. Вы ведь уже прекрасно оперируете.

— С лейтенантом Ярецки нужно что-то делать, господин майор: он гибнет.

— Может, стоит полость почистить?

— Да вы ведь его уже назначили па выписку… Ему нужно нервы лечить.

— Я записал его на отправку в Бад-Кройцнах. Там он очухается… Тоже мне поколение, все вы! Денечек — другой запоя — и вы уже с катушек долой, и подавай вам нервную клинику… Вестовой!

В дверях появился солдат.

— Скажите сестре Карле, что в три будет операция… Да, Марвицу из третьей палаты и Кнезе — из второй сегодня не давать есть. Так, так… А знаете что, Флуршюц? Мы ведь могли бы обойтись и без бедняги Кесселя, сами бы великолепно справились… Кессель все равно ничего не ценит, только и жалуется, что у него ноги болят и что я как настоящий садист его сюда вытаскиваю… Ну, что вы об этом думаете, Флуршюц?

— С позволения сказать, господни майор, пока что со мной еще получается, но долго этак продолжаться не может… И наступит день, когда медицинская наука откажется слепо выполнять приказания скальпеля.

— Неповиновение, Флуршюц?

— Чисто теоретическое, господин майор… Нет, я думаю, что недалек тот час, когда специализация в медицине зайдет очень далеко, и тогда консилиум, в котором будут участвовать терапевт и хирург или дерматолог, вообще не приведет ни к каким результатам. Просто — напросто потому, что у разных специальностей уже не будет никаких средств общения друг с другом.

— Жестоко ошибаетесь, Флуршюц. В ближайшие времена будут у нас вообще одни только хирурги… Только это и останется от всей нашей жалкой медицины… Человек по природе мясник, и во всем он остается мясником… Ни на что иное он не способен, но в этом деле он мастак. — И доктор Куленбек стал разглядывать свои густо поросшие волосами большие умелые руки с коротко обрезаннымн ногтями. Затем он добавил многозначительным тоном:-Тому, кто не захочет считаться с этими фактами, угрожает, знаете ли, безумие… Нужно принимать их такими, какие они есть, и стараться из них тоже извлекать радость… Послушайтесь, Флуршюц, моего совета: меняйте срочно лошадок, уходите в хирургию.

Ярецки бродил по саду при ресторане «Штадтхаллс», где ферейн «Дары Мозеля» устроил празднество в память о победе в Восточной Пруссии. В зале танцевали. Можно было, конечно, и с одной рукой танцевать, но Ярецки стеснялся. Он обрадовался, когда у входа в зал встретил сестру Матильду:

— Я вижу, вы тоже не танцуете, сестричка.

— Нет, танцую. Не попробовать ли нам, лейтенант Ярецки?

— Пока не появится эта штука, протез, ничего у меня не получится. Только вино хлестать да дымить… Сигаретку, сестра Матильда?

— Да вы что? Я же на службе.

— А, так у вас, значит, и танцы служебные… В таком случае проявите заботу и об одноруком бедняге… Сделайте одолжение, посидите со мной хоть недолго.

Ярецки неловко опустился на стул у соседнего столика.

— Вам здесь нравится, сестричка?

— Да, все очень мило.

— А мне не нравится.

— Люди немножко развеселились, нельзя же им в этом отказывать.

— Знаете ли, сестрица, я, быть может, под хмельком… Но это ничего не значит… Я вот что скажу: эта война никогда не кончится… Или вы другого мнения?

— Ну, когда-нибудь она ведь должна кончиться…

— А что же мы станем делать, когда воины не будет?.. Когда перестанут фабриковать калек, за которыми вы должны ухаживать?

Сестра Матильда задумалась:

— После воины… Вы-то ведь знаете, что будете делать. Вы же говорили о какой-то службе…

— У меня все по-другому… Я был на фронте… Я люден убивал… Простите, это, наверно, звучит невнятно, но па самом деле тут ясность полная… У меня вся эта история уже позади… Но там ведь, — Ярецки показал пальнем на сад, — так много других… Очередь за ними… Говорят, что русские уже формируют женские батальоны…

— Да, вы умеете нагонять страх, господин лейтенант Ярецки.

— Я? Да ну… У меня уже все позади… Вернусь домой… Подыщу себе жену… Каждую ночь будет одна и та же женщина… Я уже сыт этой охотой на… Простите, сестра, я, кажется, все-таки захмелел… Но вы подумайте, ведь это нехорошо, когда человек одинок, нет, нехорошо, когда человек одинок… Об этом уже в библии сказано. А ведь для вас, сестра, библия многое значит, не так ли?

— А не пора ли вам домой, господин лейтенант? Кое — кто из наших собирается уходить… Вы могли бы пойти с ними…

Ярецки дышал ей в лицо винным перегаром:

— Я, я говорю вам, сестра, что война никогда не кончится, потому что там человек остался в одиночестве… потому что каждый в свой черед становится одиноким… а каждый, кто одинок, должен убить другого… Вы думаете, сестра, что я выпил слишком много, но вы ведь знаете, я так быстро не пьянею… Нет никаких оснований отправлять меня на боковую… То, что я вам говорю, чистая правда.

Он поднялся:

— Странная музыка, правда?.. Не пойму, что они там такое танцуют. Давайте-ка поглядим!

Майору медицинской службы Куленбеку полагалось сидеть за столиком почетных гостей, но там он не задержался.

— Вперед, навстречу потехе и забавам! — сказал он. — Мы — ландскнехты в завоеванном городе.

Он направился к группе девушек. Нес голову высоко, и его врезавшаяся в воздух борода приняла почти горизонтальное положение. Проходя мимо стрелка Кнезе, стоявшего одиноко, со скучающим лицом у дерева, он похлопал его по плечу:

— Тоскуете по своему аппендиксу? Тоже мне ландскнехты! Вы же пришли сюда, чтобы бабам детишек делать… Просто стыд за вас берет, тряпки вы эдакие! Давай, давай-ка вперед, старая калоша!

— Слушаюсь, господин майор медицинской службы! — сказал Кнезе, став по стойке «смирно».

Куленбек взял Берту Крингель под руку, прижал ее локоть к себе: