Вилли Бредель - Избранное

Сначала малыш был Болен, и Очень болен. Я совсем из сил выбилась, и крошке Здорово досталось, но он Чудесный мальчик. Представь себе: сыпь по Всему телу, около Сорока гнойных нарывов, Десять доктору пришлось прорезать, крику при этом было — ты себе даже представить не можешь, я должна была его держать, это было Ужасно, зато ему теперь Легче, сегодня он уже опять Поет.

О себе писать почти нечего, много Работы и Маеты, а к этому еще и Неприятности; я не имею больше права думать о своих Дряхлых Костях, и если я сейчас сдам, все пойдет прахом, так что мне нельзя голову Вешать.

Ну, а тебе, мой мальчик, как живется? Впрочем, можно себе Представить как, — не будем говорить об этом, но всему бывает Конец, и для тебя наступят Лучшие дни, только не теряй Мужества и о нас, женщинах, не Беспокойся, мы уж как-нибудь перебьемся.

Все шлют тебе приветы, не Грусти, мой мальчик.

Твоя мать».

Крейбель улыбается. Сколько любви в этих письмах, в каждой строке, в каждом слове! Сколько жизненной бодрости и веры!

Эти письма — единственная его радость, единственное чтение. Он снова и снова принимается читать их, и его умиляет, что мать все, по ее мнению, важные слова, пишет с большой буквы и ставит точку только тогда, когда закончит всю мысль.

Крейбель прикрепляет оба письма над столом на голой стене камеры. Это единственное украшение его одиночки, и всякий раз, когда он, кружа по камере, проходит мимо стола, он бросает на них взгляд.

— Смирно!.. Руужья на пле-чо!.. К ноге!.. Вольно!..

Караульный отряд концентрационного лагеря на ученье. Командует Тейч.

— В чем дело? Ведь это же должно доставлять удовольствие, когда руки одним взмахом вскидывают ружья и все застывают, словно вылитые из бронзы… Кальк, ты сделал такое лицо, как будто тебя уксусом напоили. Разве тебе не весело? А?

Тот, к кому он обратился с этими словами, смущенно улыбается и пожимает плечами.

— Смирно!.. Ружья на пле-чо!.. Ровным шагом… марш!

Эсэсовцы с винтовками, в стальных шлемах, маршируют вокруг двора. Тейч, шагая рядом, делает замечания: неправильное расстояние между отдельными шеренгами; не так держат винтовки; недостаточно энергично размахивают свободной рукой.

— Отделение!.. Так, хорошо… Ноги выбрасывать!.. Стой!.. Отлично!.. Увидите, как девушки будут на нас заглядываться!.. Отделение, марш!.. Нале-во!.. Прямо!..

В коридоре отделения «А-1» стоят лицом к стене трое арестантов, которых привели сегодня утром, в последний день старого года. Один из них — высокий, стройный, с черными, как сажа, вьющимися волосами.

Дузеншен и Мейзель идут по коридору, замечают черную курчавую голову и останавливаются позади него. Дузеншен наклоняется к самому уху арестанта и шепчет:

— Где твоя родина?

— В Германии!

— Что? Как твоя родина называется?

Арестант слегка оборачивается и еще раз отвечает:

— Германия.

Дузеншен шепчет:

— А как тебя зовут?

— Бруно Леви.

— Так твоя родина Палестина. Верно?

Тот молчит.

— Отвечай, сволочь! — орет ему Дузеншен в самое ухо. — Твоя родина Палестина?

— Нет!

В этот момент проходит мимо Кленкер, тюремный парикмахер. Он несет под мышкой в маленьком ящичке все необходимые ему принадлежности: машинку, для стрижки волос, ножницы, гребенки. Дузеншена осеняет блестящая мысль.

— Эй! — зовет он парикмахера. — Машинка для стрижки с тобой?

— Так точно, господин штурмфюрер!

— Дай-ка сюда!

Дузеншен берет машинку и начинает стричь пышные волосы арестованного. Тот испуганно дергает головой.

— Стой смирно, идиот, или я тебе… с волосами и уши обрежу!

Дузеншен стрижет наголо, лишь на самой макушке оставляет небольшой хохолок. Рядом стоит Мейзель и спокойно смотрит, как падают завитки черных волос. Взгляд его внимателен и серьезен, словно все так и должно быть.

Во время стрижки Дузеншен спрашивает:

— За что, собственно, ты арестован?

— Мы рассказывали анекдоты.

— Кто мы?

— Мои приятели и я.

— А где твои приятели?

— Не знаю.

— Так, так! Вы рассказывали друг другу анекдоты. А какие анекдоты? Мне бы тоже хотелось послушать хорошие анекдоты… Ну-ка, не стесняйся!

— Это были анекдоты о… о правительстве.

— Да, да! Об этом нетрудно догадаться. Но какие? Я хочу их послушать… Ну, ты скоро? Или хочешь, чтобы тебя сперва высекли?

— Один человек задал вопрос: «Почему нам в этом году не нужно угля на зиму?»

— Ну, и?.. Дальше, дальше!

— Ему ответили: «Потому что у нас… у нас «теплое» правительство».

— Необычайно остроумно! — иронически хвалит Дузеншен и при этом щиплет и рвет машинкой густые волосы у ушей на висках, — Еще! Вы ведь еще рассказывали.

— Зачем… собираются вырубить… саксонский лес? Потому что… — Заключенный колеблется и испуганно косится на Дузеншена, все еще обрабатывающего его голову. — По… потому что Герингу… требуется новый шкаф для одежды.

— Чем дальше, тем остроумнее! Вы, наверно, рассказывали анекдот и по поводу поджога рейхстага? Да?

— Нет.

— И даже о братьях Сасс [10] Сочетание СА (штурмовики) и СС (эсэсовцы) совпадает с фамилией Сасс, которую носили два брата-преступника. Анекдот был злым намеком на преступную деятельность отрядов СА и СС. не рассказывали?

— Нет.

Дузеншен смотрит на остриженного еврея и говорит Мейзелю:

— Замечательный остряк, а?

Мейзель поднимает брови, и едва заметная улыбка скользит по его лицу.

— Он не красив, но оригинален.

— Давай-ка покажем его там, на дворе.

Дузеншен щелкает арестанта по голому черепу.

— Пошли!

На дворе арестанта встречают дружным хохотом. Остриженный наголо, с черным хохолком, он похож на китайца.

Дузеншен принимает командование:

— Смирно!

Эсэсовцы подтягиваются.

— Ружья на пле-чо!.. Шагом… марш!

— Ну, а ты беги свиным галопом вокруг колонны, — обращается Дузеншен к заключенному. — Это будет очень остроумно. Ну, живо, марш!

Леви бежит за взводом. Добежав до переднего ряда, он обегает его, затем каждую из марширующих шеренг.

Эсэсовцы, наслаждаясь, потешаются над заключенным, который, как загнанная собака, бегает вокруг них.

— Запевай! — приказывает Дузеншен.

Дузеншен покрикивает на бегающего вокруг отряда запыхавшегося заключенного:

— Живей! Не спать! Живей! Еще живей!

— Живей бегать! Еще живей!

Заключенный натыкается на марширующих и получает от эсэсовца такой пинок, что его отбрасывает в сторону.

Дузеншен командует:

— Перед входом перестроиться в две колонны! Марш, марш!