Вилли Бредель - Избранное

Правительственный уполномоченный Хагештейн был приятно удивлен такой предупредительностью; далеко не всюду его принимали столь роскошно. Он благосклонно кивнул хозяину. Нет, он еще не обедал, соврал он, хотя приехал после обильной трапезы у коменданта. Сверхлюбезный хозяин тут же пообещал немедленно сделать соответствующие распоряжения.

Хорошо, что я послушался совета коменданта, подумал Хагештейн и расположился поудобнее; сам он вовсе не собирался в первую очередь посетить именно Долльхаген.

Хозяин принес пиво и водку.

— Прошу! На здоровьице!

— Благодарствую! — Хагештейн опрокинул рюмку водки и запил основательным глотком пива.

— Если не ошибаюсь, господин приехал к нам по поручению правительства… — осторожно спросил Купфаль.

— Совершенно верно, любезный!

— Значит, так оно и есть! — задумчиво произнес хозяин, сложив руки на животе. — Так и есть, значит! — повторил он. И вдруг, словно стараясь исправить свою оплошность, живо воскликнул: — Само собой разумеется! Само собой!..

Тем временем старый общинный служитель Ярсен, сильно размахивая руками, в большом волнении ковылял напрямик через вспаханное поле, чтобы позвать бургомистра. Тот давно уже был осведомлен о приезжем. В последнее время бургомистр Ридель стал фаталистом. Он успокаивал взволнованного старика:

— Ладно!.. Ладно!.. Скажи Хиннерку, пусть зайдет ко мне… Позови еще Мартенса, Дирксена и Бельца… Пусть немедленно явятся; прежде чем идти к уполномоченному, мне надо с ними переговорить. Ну, чего стоишь, рот разинув?

Стало быть, пришел час. Спасти теперь может только одно: правда. Он бургомистр и потому должен первым все рассказать, все — как на духу. Он знает Брунса, он не сомневается, что тот, припертый к стене, свалит вину на других, в том числе и на него, Риделя… Своя-то рубашка ближе к телу.

Таковы, вероятно, были размышления Риделя, когда он, в состоянии угрюмой решимости, шагал по нолям вслед за старым Ярсеном, ковылявшим впереди, как подстреленная птица.

Под вечер Ридель отправился с визитом к правительственному уполномоченному. Но тот после обеда прилег отдохнуть и велел не будить его. Бургомистр строго наказал хозяину гостиницы немедленно послать за ним, как только господин правительственный уполномоченный встанет.

Купфаль пообещал.

Когда Ридель выходил из гостиницы, на него прямо-таки наскочил маленький Аксель, сын лавочника Мартенса. В руках у мальчика было письмо.

— Ты куда, пострел?

— А вот сюда.

— А что тебе здесь нужно?

— Отдать письмо от папы!

— Покажи-ка!

Ребенок простодушно протянул бургомистру письмо. Тот; прочел: «Господину правительственному уполномоченному». Так-так!.. Гм… Заторопились… Да, сейчас все они со своими письмами примчатся сюда, один за другим… Вот что значит действовать без промедления…

— Ладно, парень, я передам!

Аксель убежал. Ридель сунул конверт в карман и вышел на улицу.

А господин уполномоченный Хагештейн? Его послеобеденный отдых затянулся; после двух обильных трапез он спал больше положенного. Когда он проснулся, уже смеркалось. Приступать к делам было поздно, и он решил никуда сегодня не выходить. Его мучила отчаянная жажда — выпить бы пивка! Он вылез из кровати и позвал служанку.

Прибежал сам Купфаль… Конечно, конечно, ужин господину уполномоченному принесут в номер — само собой разумеется! Нет-нет, сюда никого не пустят. Господин уполномоченный сегодня никого не примет, само собой разумеется! Но вот только одна просьба к господину уполномоченному— прочесть это письмо…

— От кого оно?

— От меня, разумеется!

— Но с этим можно бы и повременить, — холодно заметил уполномоченный. Он полагал, что хозяин уже представляет ему счет, — Гм… Впрочем, ладно, ладно. Так распорядитесь насчет ужина. И пива, пожалуйста!

— К вашим услугам! — Угодливо кланяясь, хозяин на цыпочках выскользнул из комнаты.

— Ненормальный какой-то! — прогудел сквозь зубы Хагештейн. — Боится — удеру, не заплатив! — Он вскрыл конверт и начал читать. С каждой строчкой удивление его росло.

«Глубокоуважаемый господин правительственный уполномоченный! — читал он. — От всего сердца приветствую ваш милостивый приезд. Это преступление настолько вопиюще, что порядочный человек, если он к тому еще и отец семейства, вспоминает о нем с содроганием и потому, естественно, предпочитает молчать. Но вот настала минута, когда надо заговорить. Вы прибыли к нам в деревню, как требующий раскаянья судья, как мститель…»

— Ну, и так далее, — прервал свой рассказ Андреас. — Привожу это письмо по памяти. Напыщенное и подобострастное, оно пестрело грамматическими и орфографическими ошибками. Теперь оно приобщено к документам «Долльхагенского дела». О чем думал Хагештейн, читая это письмо, ни в каких документах не значится. Представляю себе, как он швырнул его на стол и проворчал: «И впрямь, не все дома!» А потом, вероятно, подошел к умывальнику и ополоснулся, чтобы окончательно стряхнуть с себя сонливость. Слушайте дальше.

В дверь постучали… Несколько раз, но так робко, что уполномоченный, вытиравший свою лысину, не слышал стука. Тогда чья-то дрожащая рука приоткрыла дверь, и через щелку спросили, можно ли войти.

— Да входите же! — гаркнул Хагештейн и продолжал звучно, со смаком полоскать рот. — Эй, послушайте! — позвал он по-кошачьи ускользнувшую служанку. — Вы давно здесь служите?

— Да!.. Да!.. — пробормотала испуганная девушка.

— А хозяин ваш немножко того? На чердачке у него не все в порядке?

— Да!.. Да!..

— Верно?.. Тогда передайте ему, пусть еще раз зайдет ко мне!

Все еще растираясь и вытираясь, Хагештейн подошел к столу и окинул взглядом ужин. «Гм. Неплохо! Жареный картофель с глазуньей и шпигом, масло, сыр, салат из огурчиков… Придется поднатужиться». И Хагештейн решил поговорить с беднягой хозяином как можно мягче.

Через минуту Купфаль был уже наверху с большой кружкой пенистого пива в руках.

— Господину уполномоченному угодно было меня позвать?..

— Как обстоят дела в деревне? — прервал его Хагештейн.

— Плохо… Само собой разумеется!

— Плохо? — сердито переспросил Хагештейн. — В таком случае пусть долльхагенцы не надеются, что это легко сойдет им с рук. Самая маленькая деревушка и та в наше время чувствует свою ответственность перед всей страной.

— Правильно! Само собой разумеется!

— А с чем обстоит особенно плохо? Почему молчите? Говорите прямо! От меня все равно ничего не укроется!

— С мертвецами! — прошептал хозяин и закатил глаза.

— С какими еще мертвецами?

Хагештейн ничего не понимал.

— Которые там, за околицей лежат.

Теперь уже Хагештейн не сомневался, что перед ним душевнобольной. Он подошел к хозяину и сказал, словно маленькому ребенку: