Гюстав Флобер - Воспитание чувств

— Да, мы стали посмешищем Европы, — сказал Сенекаль.

— Все потому, что искусство подчинено короне.

— Пока не будет всеобщего избирательного права…

— Позвольте! — Художник, которого уже двадцать лет не принимали ни на одну выставку, негодовал на Власть. — О, пусть нас оставят в покое. Лично я не требую ничего! Но только Палаты должны были бы с помощью законов оказывать поддержку искусству. Следовало бы учредить кафедру эстетики и найти такого профессора, который был бы и практиком и в то же время философом и, надо надеяться, сумел бы объединить массы. Хорошо бы вам, Юссонэ, коснуться этого в вашей газете!

— Разве газеты у нас пользуются свободой? Разве сами мы пользуемся ею? — с горячностью воскликнул Делорье. — Когда подумаешь, что, прежде чем спустить лодочку на реку, может потребоваться двадцать восемь формальностей, прямо хочется бежать к людоедам! Правительство пожирает нас! Все принадлежит ему: философия, право, искусство, самый воздух, а изможденная Франция хрипит под сапогом жандарма и сутаной попа.

Так широким потоком будущий Мирабо изливал свою желчь. Наконец он взял стакан, поднялся и, упершись рукой в бок, сверкая глазами, проговорил:

— Я пью за полное разрушение существующего строя, то есть всего, что называют Привилегией, Монополией, Управлением, Иерархией, Властью, Государством! — И добавил более громким голосом: — Которые я хотел бы разбить вот так! — И он бросил на стол красивый бокал, который разлетелся на множество осколков.

Все зааплодировали, а больше всех — Дюссардье.

Зрелище несправедливостей возмущало его сердце. Он тревожился за Барбеса, [67] Он тревожился за судьбу Барбеса… — Арман Барбес (1809–1870) — революционер-республиканец, в 30-х годах несколько раз подвергался тюремному заключению. В мае 1839 г. играл руководящую роль в восстании, организованном «Обществом времен года», был приговорен к смерти, затем помилован и находился в тюрьме вплоть до Февральской революции 1848 г. принадлежа сам к числу тех, кто бросается под экипаж, чтобы помочь упавшим лошадям. Его эрудиция ограничивалась двумя сочинениями; одно из них называлось «Преступления королей», другое — «Тайны Ватикана». Он слушал адвоката, разинув рот, упиваясь его речью. Наконец он не выдержал:

— А я упрекаю Луи-Филиппа в том, что он отступился от поляков! [68] А я упрекаю Луи-Филиппа в том, что он предал поляков! — В 1830 г. прогрессивная общественность Франции горячо сочувствовала польским повстанцам и требовала оказать им помощь. При известии о взятии войсками Николая I Варшавы в Париже произошел подлинный мятеж, спровоцированный словами министра иностранных дел Себастиани: «В Варшаве царит порядок».

— Одну минутку! — сказал Юссонэ. — Прежде всего никакой Польши не существует; это выдумка Лафайета. Как правило, все поляки — из предместья Сен-Марсо, а настоящие утонули вместе с Понятовским. [69] …утонули вместе с Понятовским . — Юзеф Понятовский (1763–1813) — племянник польского короля Станислава Августа; участвовал в восстании Костюшко; во главе польского корпуса разделил с Наполеоном первую русскую кампанию 1812 г. При отступлении из России, в сражении под Лейпцигом, бросился в реку, чтобы не попасть в плен.

Словом, его «не проведешь», он «разуверился во всем этом». Ведь это все равно, что морской змей, отмена Нантского эдикта [70] …отмена Нантского эдикта… — В 1685 г., под давлением клерикальных кругов, король Людовик XIV отменил Нантский эдикт, изданный королем Генрихом IV (1598), по которому разрешалось протестантское богослужение. Это привело к новому разгулу религиозных преследований и к массовой эмиграции буржуа-гугенотов, которые увозили из Франции свои богатства, нанося ущерб экономике страны. и «старая басня о Варфоломеевской ночи».

Сенекаль, не защищая поляков, подхватил последние слова журналиста. Пап оклеветали, они в сущности стоят за народ, [71] Пап оклеветали, они, в сущности, стоят за народ… — В этих словах, вероятно, отразилась доктрина участника карбонарского движения Бюшеза, который пытался сочетать католицизм и революцию. а Лигу он назвал «зарею Демократии, великим движением в защиту равенства против индивидуализма протестантов».

Фредерик был несколько удивлен такими идеями. Сизи они, наверно, тоже надоели: он перевел разговор на живые картины в театре «Жимназ», которые в то время привлекали много зрителей.

Сенекаля и это огорчило. Подобные зрелища развращают дочерей пролетария; а потом и они выставляют напоказ наглую роскошь. Поэтому он оправдывал баварских студентов, оскорбивших Лолу Монтес. [72] Лола Монтес (1824–1861) — авантюристка, фаворитка баварского короля Людовика I. Незадолго до революции 1848 г. мятеж подданных принудил короля удалить ее от двора. По примеру Руссо, он больше уважал жену угольщика, чем любовницу короля.

— Вы отвергаете трюфели! — величественно возразил Юссонэ.

И он встал на защиту подобных дам из внимания к Розанетте. Потом он заговорил о ее бале и костюме Арну.

— Говорят, дела его плохи? — сказал Пеллерен.

У торговца картинами только что закончилось судебное дело из-за участков в Бельвиле, а теперь он состоял членом компании по разработке фарфоровой глины в Нижней Бретани вместе с такими же сомнительными личностями, как он сам.

Дюссардье больше знал на этот счет, так как его хозяин, г-н Муссино, наводил об Арну справки у банкира Оскара Лефевра; тот сообщил, что считает Арну человеком несолидным, — ему приходилось переписывать векселя.

Десерт был окончен; перешли в гостиную, обтянутую так же, как и у Капитанши, желтым шелком и убранную в стиле Людовика XVI.

Пеллерен поставил Фредерику в укор, что он не отдал предпочтения неогреческому стилю; Сенекаль чиркал спичками о шелковую обивку; Делорье никаких замечаний не сделал, но не мог воздержаться от них в библиотеке, которую назвал библиотекой маленькой девочки. В ней была собрана большая часть современных авторов. Поговорить о их произведениях было невозможно, так как Юссонэ тотчас же начинал рассказывать анекдоты о них самих, критиковал их внешность, поведение, костюмы, превознося каких-то писателей пятнадцатого ранга, уничтожающе отзываясь о талантах первостепенных и, разумеется, сокрушаясь о современном упадке. В любой деревенской песенке поэзии больше, чем во всей лирике XIX века; Бальзака захвалили. Байрона уже низвергли, Гюго ничего не смыслит в театре, и так далее.

— Почему, — спросил Сенекаль, — у вас нет книг наших рабочих поэтов?

А г-н де Сизи, занимавшийся литературой, удивился, что не видит на столе у Фредерика «каких-нибудь новейших физиологий [73] Физиологии — возникший в 30-40-х годах XIX в. новый, демократический литературный жанр — реалистические зарисовки нравов различных слоев городских жителей (адвокаты, нотариусы, портье, торговцы, гризетки и т. п.). Этому жанру отдал дань и Бальзак. — физиологии курильщика, рыболова, таможенного чиновника».