Робер Мерль - Изабелла

После долгих размышлений она пришла к выводу, что ни прическа, ни драгоценности, ни платье не соответствуют месту, часу и обстоятельствам. Пришлось все снять.

Наконец она остановила выбор на ночной одежде, открывавшей ее прекрасные плечи, и распустила свои длинные волосы. Браччано вошел в то мгновение, когда они рассыпались по ее плечам, и застыл на пороге. Изабелла могла уже не бояться, что он убьет ее, «не рассмотрев». Герцог был не в состоянии заговорить или двинуться с места. Вся его жизнь сосредоточилась во взгляде.

Когда-то он привез из похода на мавров ковры и ткани теплых, преимущественно красных тонов. Изабелла покрыла ими стены и плиты пола, и в комнате поэтому было тихо и уютно, как в гнезде. Герцогине нравилось жечь в спальне благовония и украшать ее цветами. Тысячу раз за годы их долгой совместной жизни входил герцог в эту приветливую комнату и заставал жену в ту минуту, когда она распускала свои тяжелые косы. Он любил этот час, эти ароматы, эту тишину. И вот теперь он вновь обрел все былые радости, зная в то же время, что еще до рассвета навсегда их утратит.

Мысль, что Изабелла именно здесь отдалась Орсини, внезапно мелькнула в голове герцога и вернула ему гнев и решимость, уже было покинувшие его. Он сделал шаг вперед и выхватил кинжал. На большее у него не достало сил.

Видя, что он стоит неподвижно, герцогиня медленно направилась ему навстречу. Она шла, опустив глаза, как на покаяние, и он никогда еще не видел ее такой смиренной.

– Синьор,– сказала она, подойдя к нему вплотную, – я глубоко виновата перед вами.

И тут она вспомнила, что сказала Орсини те же слова в тот вечер, когда отдалась ему. Охваченная стыдом при этом воспоминании, она упала к ногам герцога, обнимая его колени.

– Убей меня! – воскликнула она в исступлении. – Убей! Я тысячу раз заслужила это!

Браччано онемел – так он был изумлен. Он думал, что она будет осыпать его издевками над его собственными похождениями или, хуже того, замкнется в высокомерном молчании. А эта гордая женщина лежала у его ног, покорная, как ребенок. Искренность ее раскаяния тронула герцога и заставила его оглянуться на самого себя. Как человек неглупый, он понимал всю несправедливость обычая, который вынуждает неверного мужа карать смертью изменившую жену. «А мне-то разве не следует просить у нее прощения? – подумал он с отчаянием. – Кто я такой, чтобы судить ее?»

– Синьора, – сказал он дрожащим от волнения голосом, – я ведь сам…

Он не мог продолжать – горло его было сжато, словно тисками, и слезы застилали глаза. Он наклонился, обнял ее за плечи и заставил подняться.

– Изабелла, – вымолвил он наконец прерывающимся голосом, – как бы ни был я со своей стороны виновен перед вами, я перед богом клянусь вам, что никогда не любил никого, кроме вас.

Сердце герцогини разрывалось от безмерного счастья. «Стало быть, он любил меня!» – подумала она с восторгом. Ей почудилось, что она внезапно становится легкой, как птица, и одним взмахом крыла взлетает на вершину блаженства. Она положила голову на грудь Браччано и прижалась к нему. «Он любит меня», – повторяла она про себя, а вихрь счастья словно баюкал и уносил ее куда-то. Ей казалось, что без малейшего усилия она взлетает к небесам и ветер ласково овевает ее лицо.

– Он любит меня, – сказала она вполголоса, с наслаждением припав губами к камзолу герцога. – Значит, я умру счастливой.

– Какое мне дело до тирании наших обычаев! – громко воскликнул вдруг Браччано, словно отвечая на эту мысль герцогини. – Я не могу убить тебя ради того лишь, чтобы свет не презирал меня. Мы бежим отсюда, уедем прочь из Италии, поселимся во Франции…

Герцогиня закрыла ему рот рукою, потом приподнялась на цыпочки и чуть коснулась губами его губ.

– Господин мой, вы должны убить меня, – сказала она спокойно и твердо и отошла от него.

– Изабелла! – вскричал Браччано.

– Выслушайте меня, – промолвила она с нежной улыбкой. – Немало есть вещей, которые в вашей жизни занимают место поважнее, чем я, и вы очень страдали бы, отказавшись от них. Разве это жизнь для вас, Паоло! Без чести, без славы, без сражений! Рядом с женщиной…

Она остановилась. Она хотела сказать: «С женщиной, которая была вам неверна», – но не могла решиться. С той минуты, когда Браччано вошел в комнату, она ненавидела Орсини. Она хотела только одного: не говорить о нем больше, не думать, уничтожить это воспоминание вместе с собственной жизнью.

– С женщиной, – продолжала она взволнованно, – которая завтра будет уже старухой.

«Он возненавидит меня, – подумала она, подавляя рыдания. – Я буду уродливой и старой. Он понапрасну принесет в жертву свою честь».

В дверь постучали.

– Что там такое? – закричал герцог, вздрогнув всем телом.

– Это я, – раздался голос Айши. – Прибыл гонец от его светлости герцога Медичи. Он привез письмо.

Браччано открыл дверь, и Айша вручила ему письмо и маленькую шкатулку. Герцог распечатал письмо, развернул его, пробежал глазами, не меняясь в лице, и, закончив, устремил на герцогиню странный взгляд.

– Синьора, – сказал он, пристально всматриваясь в ее лицо, – ваш брат сообщает мне, что Орсини погиб в Париже от пули, выпущенной из аркебузы ночью каким-то неизвестным. По крайней мере, – продолжал он, не спуская глаз с герцогини, – так пишет об этом Франческо. Вы ведь знаете, как тщательно он выбирает выражения. Ваш брат добавляет к этому, что двое его слуг случайно оказались на месте происшествия и забрали кольца Орсини в доказательство его смерти. Вот они, в этой шкатулке, – он протянул ее герцогине. – Будьте добры открыть ее и сказать мне, действительно ли это кольца Орсини?

Зловещая холодность этой речи после столь пылких уверений привела герцогиню в замешательство. Почти не сознавая, что она делает, она открыла шкатулку и рассеянным взглядом окинула ее содержимое. В эту минуту она полностью забыла о роли, которую играл когда-то мажордом в ее жизни.

– Да, это кольца Орсини, – сказала она совершенно равнодушно.

Этот тон поставил в тупик герцога, ожидавшего, что она хоть чем-нибудь выдаст свое волнение.

«Стало быть, она не любила его», – подумал он, вздрогнув от этой мысли. Но ревность его находила для себя пищу повсюду. Оттого, что герцогиня не любила Орсини, вина ее показалась ему еще более тяжкой. «Как, – подумал он с внезапным приступом ярости, – отдаться слуге и притом без любви!»

Лицо герцога было таким честным и открытым, что все эти чувства, одно за другим, отражались на нем, и Изабелла легко читала малейшие оттенки его мыслей.

– Что делать! – сказала она вслух. – Сами видите – вы меня никогда не сможете простить. Значит, мне лучше умереть.

Браччано задрожал. Он был во власти мучительного колебания: он не мог убить жену и не мог даровать ей жизнь.