Сельма Лагерлёф - Иерусалим

Ингмару казалось, что кругом громко звонят воскресные колокола. Сердце его радостно забилось, сладостное чувство охватило все его существо, и невыразимое блаженство разлилось в его душе.

За два года до постройки учителем миссии и возвращения Хелльгума из Америки, по Атлантическому океану плыл большой пассажирский пароход «Л'Юнивер», направлявшийся из Нью-Йорка в Гавр.

Было около четырех часов утра. Большинство пассажиров и команда еще спали в своих каютах. Громадная палуба была почти безлюдна. Только один французский матрос ворочался с боку на бок в своем гамаке и никак не мог заснуть. Море было неспокойно и деревянная оснастка парохода невыносимо скрипела и трещала, но не это мешало французу спать.

Низкий кубрик, где спали матросы, был отделен перегородкой от основной палубы. При свете нескольких фонарей матрос различал серые гамаки, висящие плотными рядами и слегка покачивающиеся под тяжестью спящих в них людей. По временам в иллюминаторы врывался свежий, влажный ветер, и матросу виделись бегущие в тумане волны. «Море — это что-то совсем особенное», — подумал старый матрос.

Вдруг стало как-то необычайно тихо. Не было слышно больше ни гула машин, ни скрипа цепей, ни шума волн, ни завываний ветра, — решительно ничего. Матросу показалось, что пароход внезапно опустился на дно. Он подумал о том, что его товарищей никогда не обернут в саван и не положат в гроб, и они так и будут вечно качаться в этих серых гамаках среди морских глубин.

Прежде он всегда боялся, что его поглотит пучина, теперь же эта мысль казалась ему особенно приятной. Его радовало, что над ним будет колыхаться прозрачная вода, которая не будет давить, как тяжелая, черная кладбищенская земля.

«Море — это что-то совсем особенное», — подумал матрос еще раз.

Тут его начала беспокоить одна мысль. Что, если душа его, отошедшая в вечность без покаяния и напутствия Святых Тайн, не найдет пути к небу?

Вдруг он заметил в глубине помещения слабый мерцающий свет. Француз приподнялся и свесился из гамака, стараясь разглядеть, что бы это могло быть. Он увидел несколько человек с зажженными свечами и в изумлении высунулся еще дальше.

Старый матрос никак не мог понять, кто же это ходит по каюте. Гамаки висели так плотно и низко над полом, что проходящий через каюту должен был почти ползти, чтобы не задеть спящих.

Вскоре француз разобрал, что это были двое мальчиков-певчих с восковыми свечами в руках. Он ясно видел их длинные черные плащи и короткую стрижку.

Матрос нисколько не удивился при виде их, ему даже казалось вполне естественным, что маленькие певчие так свободно проходят с зажженными свечами между гамаками.

«Может быть, с ними идет священник», — подумал он. В это время раздался звон колокольчика, и за мальчиками появилась еще одна фигура. Это, однако был не священник, а старушка, ростом не выше певчих.

Старуха показалась ему знакомой.

«Это, должно быть, моя мать, — подумал матрос, — я не знаю никого, кто был бы меньше ростом. И, кроме нее, никто не может так тихонько пробираться между гамаками, никого не разбудив».

Он видел, что на матери, поверх ее обычного черного платья, была надета батистовая одежда с широким кружевом, какую надевают священники во время службы. В руках она держала большой молитвенник с золотым крестом, который француз не раз видел в церкви.

Маленькие певчие поставили свечи возле его гамака, преклонили колени и начали кадить. Матрос уловил тонкий запах ладана, увидел голубоватые струйки дыма и услышал, как тихо позвякивают цепочки кадил.

Мать раскрыла молитвенник, и ему показалось, что он слышит слова заупокойной мессы.

Теперь ему казалось совсем отрадным покоиться на дне морском вместо того, чтобы лежать на кладбище.

Матрос, вытянувшись, лежал в гамаке неподвижно. Отчетливо слушал голос матери, бормотавшей что-то по-латыни. Благоухание ладана и позвякивание кадильных цепочек окутывали его, но вдруг все смолкло; певчие взяли свечи и пошли впереди, а мать, громко захлопнув молитвенник, последовала за ними. Вскоре все они исчезли в серой стене.

В тот миг, как они пропали с глаз, кончилась и тишина. Француз снова различал дыхание товарищей, скрип снастей, вой ветра, плеск волн и он понял, что все еще жив.

«Пресвятая Дева, что же значит мой сон?» — думал он.

Десять минут спустя «Л'Юнивер» содрогнулся от страшного удара; казалось, пароход пробило насквозь.

— Этого-то я и ждал, — сказал матрос.

В то время, как все остальные матросы в суматохе, полуодетые, бежали на палубу, он спокойно начал одеваться в свое лучшее платье. Француз видел перед собой смерть, но она казалась ему такой ласковой, что он готовился спуститься в морскую глубину, как к себе домой.

Когда страшный удар потряс судно, маленький юнга, спавший в крошечной каюте неподалеку от камбуза, проснулся и в ужасе приподнялся на койке.

Как раз над его головой находился иллюминатор. Мальчик приподнялся и заглянул в него, но не увидел ничего, кроме какой-то серой бесформенной массы, казалось, выросшей из этого тумана. Маленькому юнге спросонья казалось, что он видит крылья огромной птицы, спустившейся ночью на палубу. Судно стонет и бьется, стараясь вырваться из ее крепких когтей, но чудовище вцепилось в него когтями и клювом и бьет его крыльями.

Мальчик думал, что умрет от страха.

Он окончательно проснулся и увидел, что в их пароход врезалось большое парусное судно. Юнга увидел громадный парус и чужую палубу, по которой в ужасе бегали матросы в длинных штормовках. Поднялся ветер и паруса надулись так, что на них можно было играть, как на барабане. Мачты гнулись, а снасти и канаты натягивались и лопались с таким треском, словно кто-то стрелял из ружья.

Большое трехмачтовое судно наскочило в тумане на «Л'Юнивер» и так сильно врезалось в него, что не могло больше отцепиться. Пароход сильно накренился на бок, но двигатель его продолжал работать, и он мчался вместе с парусным судном.

— Боже мой! — воскликнул маленький юнга, выскакивая на палубу. — Бедный корабль натолкнулся на наш и теперь погибнет!

Ни одной секунды он не думал, что опасность может грозить их пароходу, такому большому и сильному.

На палубу выбежали офицеры. Когда они увидели, что столкновение произошло всего только с парусным судном, они успокоились и со знанием дела начали отдавать распоряжения, чтобы расцепить суда.

Маленький юнга стоял на палубе как был, босиком, рубашка развевалась по ветру, он махал руками несчастным матросам парусного судна, чтобы они перебирались к ним на пароход.

Сначала никто не замечал мальчика, но скоро он увидел, что какой-то большой рыжебородый матрос кивает ему: