Лоренс Стерн - Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

Из всего этого ясно было, что вдова Водмен влюбилась в дядю Тоби.

Голова дяди Тоби занята была в то время другими вещами, так что только после разрушения Дюнкерка, когда все прочие европейские дела были улажены, у него нашелся досуг вернуть и этот долг вежливости.

Установившееся таким образом перемирие (если говорить с точки зрения дяди Тоби — ибо, на взгляд миссис Водмен, это было напрасно потерянное время) — продолжалось около одиннадцати лет. Но так как во всех делах подобного рода настоящий бой разгорается только после второго удара, какой бы промежуток времени ни отделял его от первого, — — то я предпочитаю назвать эту любовную историю интригой дяди Тоби с миссис Водмен, а не интригой миссис Водмен с дядей Тоби.

Различие это немаловажное.

Это не то, что различие между старой треугольной шляпой — — и треугольной старой шляпой , из-за которого между вашими преподобиями так часто возгораются споры, — — разница здесь в самой природе вещей. — —

И, позвольте мне сказать вам, господа, громадная разница.

Итак, вдова Водмен любила дядю Тоби — — а дядя Тоби не любил вдовы Водмен, стало быть, вдове Водмен ничего не оставалось, как продолжать любить дядю Тоби — — — или оставить его в покое.

Вдова Водмен не пожелала сделать ни то, ни другое. — —

— — Боже милосердный! — — я забываю, что и сам немного похож на нее; ведь каждый раз, когда какой-нибудь земной богине, нередко в пору равноденствия, случается быть и той, и другой, и этой, так что из-за нее я не в состоянии прикоснуться к своему завтраку — — хотя ей и горя мало, съел ли я его или нет, —

— — Будь она проклята! — говорю я и посылаю ее в Татарию, из Татарии на Огненную Землю и так далее, к самому дьяволу. Словом, нет такого уголка в преисподней, куда бы я не загнал мою богиню.

Но так как сердце у меня нежное и чувства в такую пору приливают и отливают по десяти раз в минуту, то я мигом вывожу ее оттуда; но я всегда впадаю в крайности, и потому помещаю ее в самом центре Млечного Пути. — —

Ярчайшая из звезд! ты будешь излучать власть твою на…

— — Черт бы ее взял со всей ее властью — — ибо при этом слове я теряю всякое терпение — — пусть себе наслаждается своим сокровищем! — — Клянусь всем волосатым и страшным! — восклицаю я, срывая с себя меховую шапку и оборачивая ее вокруг пальца, — — я бы не дал и шести пенсов за дюжину таких, как она!

— — Но все-таки она отличная шапка (говорю я, нахлобучивая ее на голову по самые уши) — теплая — и мягкая, особенно когда вы ее гладите по шерсти, — но увы! никогда мне это не будет суждено — — (тут моя философия снова терпит крушение).

— — Нет; никогда я не прикоснусь к этому пирогу (опять новая метафора).

Корка и мякиш,

Середка и край,

Верх и низ — — — терпеть его не могу, ненавижу его, отвергаю — — меня тошнит от одного его вида — —

Ведь это сплошной перец,

чеснок,

лук,

соль и

чертово дерьмо. — — Клянусь великим архиповаром, который, должно быть, только и делает с утра до вечера, что, сидя у очага, придумывает для нас воспламеняющие кушанья, я ни за что на свете к ним не прикоснусь. — —

— — О Тристрам! Тристрам! — воскликнула Дженни.

— О Дженни! Дженни! — отвечаю я, перейдя таким образом к главе двенадцатой.

— — «Не прикоснусь к ним ни за что на свете», — сказал я. — —

Господи, как распалил я свое воображение этой метафорой.

Отсюда ясно, чт о бы ваши преподобия и ваши милости ни говорили об этом (я не говорю думали , — — ибо всякий, кто вообще думает, — думает почти одинаково как об этом, так и о других предметах), — — ясно, что любовь (по крайней мере, если определять ее в алфавитном порядке) есть, несомненно, одно из самых

А житирующих,

Б еспокоящих,

В олнующих,

Г орячащих,

Д ьявольских дел в жизни — — она самая

Е рническая,

Ж гучая,

З анозистая (на И сказать нечего),

К апризная,

Л ирическая из всех человеческих страстей; в то же время она самая

M аловерная,

H адоедливая,

О путывающая,

П роказливая,

С уматошная,

Р аспотешная — (хотя, в скобках замечу, Р должно стоять перед С). — Короче говоря, природу ее лучше всего схватил мой отец, сказав однажды дяде Тоби в заключение длинного рассуждения на эту тему: — — «Вы не в состоянии связать о ней двух мыслей, братец Тоби, без гипаллага [413]». — — Это что такое? — воскликнул дядя Тоби. — —

— Телега впереди коня, — отвечал отец. — —

— Что же ему делать в таком положении? — воскликнул дядя Тоби.

— Ничего другого, — отвечал отец, — как только впрячься в нее — — или оставить ее в покое.

Между тем вдова Водмен, как я вам уже сказал, не пожелала сделать ни то, ни другое.

Она держалась, однако, наготове в полном боевом вооружении, выжидая событий.

Парки, несомненно предвидевшие всю эту любовную историю вдовы Водмен и дяди Тоби, протянули с самого сотворения материи и движения (притом с большей учтивостью, чем им свойственно бывает обыкновенно в делах этого рода) такую цепь причин и действий, тесно между собой связанных, что едва ли у дяди Тоби была возможность поселиться в каком-нибудь другом доме или владеть каким-нибудь другим садом в христианском мире, кроме тех дома и сада, которые прилегали к дому и саду миссис Водмен. Это соседство, вместе с преимуществом густой беседки в саду миссис Водмен, устроенной возле живой изгороди дяди Тоби, предоставляло к услугам вдовы все, что было нужно для ее любовной стратегии: она могла наблюдать маневры дяди Тоби, а также присутствовать на его военных советах; вдобавок дядя, в простоте сердечной, позволил капралу, которого просила об этом Бригитта, соединить их владения ивовой калиткой, чтобы было больше простора для прогулок вдовы, и это дало ей возможность довести свои апроши до самых дверей караульной будки, и даже иногда, в знак признательности, предпринимать атаки и пытаться взорвать дядю Тоби в этой самой его караулке.

Печальная это истина — — но повседневные наблюдения свидетельствуют, что человека можно, как свечку, зажигать с двух концов — лишь бы фитиль достаточно выходил наружу; если этого нет — ничего у нас не выйдет; если же фитиля вдоволь — но мы зажигаем его снизу, то, к несчастью, пламя в этом случае обыкновенно само себя тушит — и опять ничего не выйдет.

Про себя же скажу, что, если бы всегда было в моей власти назначать, с какого конца я хочу быть зажженным, — ибо для меня невыносима мысль загореться по-скотски, — я бы заставлял хозяйку постоянно зажигать меня сверху; ведь тогда я бы пристойно сгорел до розетки, то есть от головы до сердца, от сердца до печенки, от печенки до желудка и так далее, по венам и артериям брыжейки, через все извивы и боковые прикрепления кишок и их оболочек, до слепой кишки. — —