Адальберт Штифтер - Бабье лето

Я занимался этим предметом с неубывающим усердием и соблюдая строгий порядок.

При этом я постепенно знакомился с небесными явлениями и с условиями, от которых зависит погода.

Мои походы в горы преследовали теперь почти исключительно эту цель.

Однажды я спускался с гор к холмам. Я хотел перебраться с одной гряды на другую и пройти этот путь через открытую местность. Все знают холмы предгорья, образующие словно бы переход к равнине. Поросшие лиственными и хвойными деревьями, приятного цвета, они тянутся вдаль, открывая кое-где глазу синеву маячащих над ними горных вершин, и, прерываемые там и сям светящимися лугами, направляют текущие с гор воды. На этих холмах можно увидеть то какую-нибудь постройку, то церковку, они простираются к более застроенным и более заселенным местам во всех направлениях, по каким снижаются горы.

Сойдя со склонов этих гор и окинув взглядом открывшийся мне простор, я увидел на западе легкие тучи медленно собирающейся и заволакивающей небо грозы. Я пошел быстрым шагом, глядя, как нарастают и сгущаются тучи. Пройдя довольно большой путь и выйдя в места, где пологие холмы чередуются с долинами, где разбросаны хутора, где плодовые сады похожи на рощи, а в темной листве просвечивают колокольни, в те места, где везде, благодаря этой шири, виден синий зубчатый пояс высокогорья, я вынужден был подумать о пристанище; ибо деревни, в которой я собирался передохнуть, мне уже вряд ли удалось бы достичь. Гроза приблизилась настолько, что могла разразиться через час, а то и ранее.

Передо мной была деревня Рорберг, колокольня которой, резко освещенная солнцем, виднелась над ивами и вишнями. Она лежала чуть в стороне от дороги. Ближе находились два хутора, каждый, на некотором расстоянии от дороги, красовался среди лугов и полей. Виден был еще дом на холме, не походивший ни на крестьянскую хижину, ни на мещанскую хозяйственную постройку, а смахивающий скорее на загородный дом горожанина. Бывая в этих местах, я уже не раз видел его, но никакого дела мне до него не было. На сей раз он привлек к себе мое внимание, тем более что оказался ближайшим от меня укрытием и сулил больше удобств, чем хутора. К этому прибавилось и своеобразное очарование. Когда уже почти всю округу, за исключением рорбергской колокольни, покрывала тень, дом этот был еще ярко освещен и блестел среди окружающей серости и синевы приветливой белизной.

Я решил, стало быть, поискать убежища в этом доме.

Прежде всего надо было найти путь, ведущий от дороги на холм, где стоял дом. При моем знании местных обычаев мне без труда удалось обнаружить окаймленную забором и кустами дорожку, поднимавшуюся туда от проселка. Я взобрался по ней на холм и вышел, как и предполагал, к дому. Он был все еще ярко освещен солнцем. Но, подойдя ближе, я увидел восхитительную картину. Дом был сплошь увит розами, и, как то бывает в этом плодородном холмистом краю, где уж если что-то цветет, то цветет все сразу, здешние розы словно бы дали обещание распуститься в одно и то же время, чтобы окутать дом покрывалом прелестного цвета и облаком великолепнейшего благоухания.

Если я говорю, что дом был сплошь увит розами, то не следует понимать это буквально. Дом имел два довольно высоких этажа. Стена первого этажа была до окон второго увита розами. Остальная часть до крыши была свободна, и это-то и была та светящаяся белая полоса, которая глядела вдаль и в известной мере приманила меня наверх. Розы были прикреплены к установленной перед стеной дома решетке. Они представляли собой деревца. Среди них были крошечные, чьи листья начинались у самой земли, были повыше, чьи стволы возвышались над первыми, и так далее, вплоть до последних, заглядывавших своими ветками в окна второго этажа. Растения были так распределены и выращены, что нигде не оставалось просвета, и до того места, куда доходили розы, стена дома была покрыта ими полностью.

Устройства такого рода я в столь больших размерах еще ни разу не видел.

К тому же здесь были почти все виды роз, какие я знал, и некоторые мне незнакомые. Цвета переходили от чисто белого через желтовато- и красновато-белый промежуточных видов к нежно-красному, к синевато- и черновато-красному. Такое же разнообразие было в формах и в строении цветов. Распределены они были не по окраске, при посадке внимание обращали, казалось, только на то, чтобы в стене роз не было никаких пробелов. Краски поэтому перемешались.

На зеленый цвет листьев тоже нельзя было не обратить внимания. Он был очень чистый, и ни порченых листьев, встречающихся у роз чаще, чем у других растений, ни какой-либо из распространенных болезней я не увидел. Ни засохших, ни изъеденных гусеницами, ни искореженных ими листьев не было вовсе. Не было даже тли, которая часто заводится в розах. Распустившись во всю свою мощь, листья красовались всеми оттенками зеленого цвета. В смеси с красками цветов они составляли поразительное покрывало. Солнце, все еще освещавшее, казалось, единственно этот дом, окрашивало розы и зеленые листья золотом и огнем.

Забыв о своей цели, я простоял несколько мгновений перед этими цветами, и лишь потом, спохватившись, подумал о дальнейшем. Я поискал глазами вход в дом. Но не нашел его. Во всей довольно длинной стене не было ни дверей, ни ворот. Не было и дорожки, которая вела бы к входу; вся площадка перед домом, песчаная, чистая, была разровнена граблями. От полей за моей спиной ее отрезала каемка из дерна и живая изгородь. По обе стороны дома, в направлении длины его, тянулись сады, отделенные от песчаной площадки высокой, железной, крашеной зеленой решеткой. Где-то в решетках, видимо, и прятался вход.

Так оно и оказалось.

В решетке, ближайшей к дороге, я обнаружил дверь, вернее, две створки двери, встроенной так, что с первого взгляда ее нельзя было отличить от решетки. В дверях имелись две медные ручки, а сбоку одной из створок рукоятка звонка.

Сначала я заглянул через решетку в сад.

Песчаная площадка продолжалась и за ней, только она была окаймлена цветущими кустами и усажена высокими плодовыми деревьями, дававшими тень. В тени стояли столы и стулья; но рядом не было ни души. Сад огибал дом сзади и, показалось мне, уходил довольно далеко вниз.

Я потянулся сначала к дверным ручкам, но дверь не открылась. Тогда я прибег к рукоятке звонка.

На звонок кто-то вышел из кустов сада. Когда незнакомец подошел ко мне со внутренней стороны решетки, я увидел человека с белоснежными волосами, ничем не покрытыми. Вообще же он был невзрачен, одет в какую-то домашнюю куртку, или как там назвать одеяние, тесно его облегавшее и доходившее ему чуть ли не до колен. Подойдя, он осмотрел меня и спросил: