Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

Вечером он раскрыл свою драму и стал отбирать сцены, которые наметил для чтения. Нужно было кое-что дополнить, кое-что переделать, и Васарис работал до поздней ночи. Хотя Варненас и пошутил, говоря, что он заинтересовался американкой, но это и вправду было так. Работая, он ловил себя на мысли, что хочет показаться в лучшем свете, особенно перед незнакомой пианисткой.

В его воображении уже рисовался ее неясный образ. Ни к одной блондинке он еще не испытывал большой симпатии, но ему почему-то казалось, что эта музыкантша — блондинка или, может быть, волосы у нее выкрашены в золотистый цвет. Брови у нее, должно быть, черные, конечно, она высокая, с продолговатым лицом, а когда улыбается, — увы, слева во рту поблескивает золотой зуб. Вероятно, играя на рояле, она иногда низко склоняется к клавиатуре, и ее светлые волосы падают на лоб. Окончив игру, садится в кресло, закидывает ногу на ногу и закуривает папиросу. Сама она, должно быть, худая, плоскогрудая, но ноги, по словам Индрулиса, у нее точеные.

Именно такой рисовало его капризное воображение образ американки. Васарис даже не мог сказать, что ему очень понравилась бы такая девушка, но именно на такую он хотел произвести впечатление, а потом больше не обращать на нее внимания.

Васарис и на другой и на третий день возился со своей драмой. Его еще не утвердили директором, и времени было достаточно. Но в среду ему позвонил профессор Мяшкенас и передал, что епископ желает его видеть и будет ждать в четверг, в таком-то часу.

Вернувшись из-за границы, Васарис еще ни разу не был у епископа. Следовало хотя бы из вежливости посетить его преосвященство, но Васарис отлынивал от этого визита и оттягивал его со дня на день. Теперь больше тянуть было нельзя. Особенно боялся Васарис, что епископ, во-первых, обяжет его носить сутану, а, во-вторых, прикрепит к какому-нибудь костелу, заставит каждый день служить обедню, принимать исповеди, а чего доброго — еще и читать проповеди. И тому, и другому Васарис решил сопротивляться до последнего.

В назначенный час, несколько взволнованный, Васарис уже сидел в приемной епископа. Он пришел в светском платье, рискуя с первого же взгляда произвести дурное впечатление. Но им руководил хитрый расчет: если епископ ничего не скажет, то он смело и, так сказать, легально сможет и впредь ходить так.

Прошло несколько минут, тихо раскрылась дверь, и епископ вышел в приемную. Васарис встал, произнес приличествующее ксендзу приветствие « Laudetur Jesus Christus » и поцеловал перстень епископа. Последний усадил Васариса за маленький стол в углу и заговорил с ним о его жизни за границей, об академии и о том впечатлении, которое произвела на него Литва после стольких лет отсутствия. Его преосвященство довольно долго расспрашивал Васариса о его занятиях и о профессорах. Васарис совершенно успокоился и только ожидал знака, когда можно будет проститься и считать свой визит оконченным, но епископ не подавал этого знака, наоборот, он, видимо, собирался перейти к другой теме.

— Да, да, — сказал он. — Вы говорили, что два последних года провели в Париже, наверное, вы смогли близко узнать жизнь французской столицы, особенно с религиозной и моральной стороны.

— Да, ваше преосвященство… Более или менее… хотя это и нелегко.

— Радует уже то, что французская интеллигенция все больше сближается с церковью. А много ли интеллигентов посещает богослужения?

— Да, ваше преосвященство, поистине много… Например, в костеле святой Магдалины… — Васарис тут же спохватился и пожалел, что назвал именно этот, излюбленный праздношатающимися туристами, костел.

— А где вы совершали святую литургию? — полюбопытствовал епископ.

— В костеле святого Фомы Аквинского. Я жил неподалеку.

Эта наглая ложь вырвалась у Васариса сама собой. Он покраснел и весь напрягся, почувствовав опасность. Ему вдруг показалось, что епископ был в Париже и даже служил обедню в том же костеле. Васарис похолодел, ожидая, что его преосвященство спросит о каких-либо существенных подробностях, и тогда выяснится, что он, Васарис, и не бывал в костеле святого Фомы. Но, к счастью, епископ удовлетворился его ответом и пожелал узнать, закончилось ли строительство костела святого Сердца. На этот вопрос Васарис отвечал с большим знанием дела и очень подробно, потому что ему приходилось неоднократно показывать проезжим литовцам костел святого Сердца, как парижскую достопримечательность.

— Где вы здесь остановились? — видимо, заканчивая беседу, спросил епископ.

— У моего старого знакомого, адвоката Индрулиса.

— Гм… Было бы правильней поселиться где-нибудь при костеле или у собрата.

— Конечно, ваше преосвященство, но у меня здесь нет близких знакомых.

— Живя у мирянина, ксендз может подвергаться всяким неприятностям. Да и нравственность может пострадать…

— Индрулис живет один, и человек он очень серьезный.

— И все-таки советую вам поселиться у ксензда.

— Постараюсь, ваше преосвященство, — поспешил согласиться Васарис, радуясь, что ему не приказывают, а только советуют.

Полагая, что визит затянулся, он уже было поднялся, но епископ остановил его движением руки. Васарис сел снова, уверенный, что теперь уже обязательно услышит что-нибудь неприятное. Он приготовился к отпору и заранее подбирал аргументы.

Опустив голову, епископ на мгновение задумался. Потом поднял глаза и, печально, даже озабоченно поглядев на Васариса; произнес тихим, мягким голосом:

— На прощание я хочу сказать вам еще несколько слов не только как начальник, но как человек намного старше вас, как ваш отец: вряд ли я ошибусь, полагая, что, идя сюда, вы боялись, что я стану допытываться о вашей жизни за границей, о ваших знакомствах и выполнении вами обязанностей ксендза, может быть, даже потребую каких-нибудь доказательств, наконец, велю вам облечься в сутану либо носить collorarium romanum [179] Римский воротник (латинск.), — застегиваемый сзади, — принадлежность одеяния католического священника. .

После этого предисловия епископ опять помолчал, словно давая Васарису время оправдаться в том случае, если он был неправ в своих предположениях, но Васарис молчал, опустив голову.

— Вероятно, я также не ошибусь, полагая, что вы решились в некоторых пунктах не уступать мне. Эти пункты я обхожу очень осторожно не потому, что одобряю ваше поведение, но потому, что не желаю с вами ссориться. Время — лучший целитель душевных недугов. Я верю, что, пожив в Литве, вы свыкнетесь со здешними условиями, постепенно втянетесь в церковную деятельность, сами поймете свои ошибки и сами их исправите.

Епископ опять замолк, может быть, ожидая от Васариса подтверждения, но поэт промолчал и на этот раз. Только крепко закушенная губа и сдвинутые брови выдавали его душевную тревогу. А епископ, помедлив мгновение, заговорил опять: