Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

А на востоке темно и мрачно. Не различишь, где небо, где воды залива. Все скрывается во мгле и в тумане. Только луна выстелила длинную дорожку по чуть зыблющейся глади.

Людас Васарис стоял один высоко над двумя водными равнинами и не отрывал глаз от величественного зрелища, ощущая торжественное спокойствие, словно в каком-то таинственном святилище. Море — светлое, радостное, волнующееся с одной стороны и мглистый, неподвижный, печальный залив с другой казались двумя символами, смысл которых таился в его собственном сердце.

Было уже поздно, но ему неудержимо захотелось идти дальше, к мертвым сыпучим пескам, к вершинам больших дюн, которые, казалось, были уже недалеко. Сосняк вскоре кончился, лишь кое-где торчали кустики ракиты да скудные клочья сухой травы, а дальше один песок и песок — сухой, белый и чистый, волнообразный, словно неожиданно застывшая водная гладь.

Странное смущение охватило Васариса в этом мертвом песчаном море. Оно и пугало его и опьяняло. А эти мертвые пески заманивали и зазывали все дальше и дальше. Они подавляли своим однообразием, внушали ужас, начисто отрицали жизнь.

Васарис все шел. Уже он казался еле различимой былинкой в этом мертвом, безмолвном песчаном море. Но ему хотелось подняться на ближайшую вершину, которая И отсюда казалась довольно высокой. Новый прилив энергии толкал его вперед. Эта поздняя прогулка сейчас казалась ему чем-то обычным, и если бы впереди появилось какое-нибудь человеческое существо, он бы ничуть не испугался и не удивился.

И действительно он заметил на самой вершине движущуюся к нему высокую белую фигуру, залитую лунным светом. Встреча была неизбежной. Вскоре Васарис увидал, что это женщина. Кто же эта храбрая незнакомка, и откуда она взялась здесь в такое позднее время?

Они встретились на самом краю откоса, с одной стороны отвесно спадающего в залив, а с другой спускавшегося к поросшему кустарником берегу моря.

Васарис внимательно поглядел в лицо поздней искательницы приключений и изумленно воскликнул:

— Ты, Ауксе?

Она протянула ему руку и весело засмеялась:

— Ну, не романтическая ли встреча? Я давно тебя узнала, потому что луна светила тебе в лицо. Но если бы ты не окликнул меня, прошла бы мимо, как незнакомая.

— И тебе не стыдно говорить это? — упрекнул он.

— А наше условие помнишь? Срок еще не истек.

— Уже истек. Надеюсь, что ты останешься мной довольна.

— Посмотрим. Ну, об этом после, а теперь проводи меня домой.

— И ты не боишься бродить так далеко по ночам?

— Чего мне бояться? Разве я не привыкла странствовать?

Людас спросил ее, как она попала в Ниду. Ведь она уехала за границу. Оказалось, что Ауксе уже с неделю как вернулась в Литву и дня два тому назад приехала на взморье. О том, что Людас в Ниде, она не знала.

Было уже за полночь, когда они вернулись в городок и распростились у дверей пансиона Ауксе, условившись о завтрашнем свидании. Людас радовался этой необычной встрече, он думал, что Ауксе и сама по нем соскучилась и что оба они охвачены одним и тем же чувством.

В течение нескольких дней, которые Ауксе провела в Ниде, они много гуляли и беседовали на тему о призвании и назначении человека. Казалось, что только теперь они до конца узнали и поняли друг друга. Ничего не утаивая, Васарис рассказал Ауксе о своем разрыве с Люцией.

Ауксе в свою очередь призналась, что ревновала его к ней и что ее самолюбие было сильно задето. Тогда она поборола себя и справедливо решила, что им полезно будет не встречаться некоторое время.

Рассказ Людаса о его поездке домой и тамошних переживаниях произвел на нее глубокое впечатление. Хотя Ауксе давно знала, что Васарис ксендз, но не придавала этому никакого значения. Она никогда не видала его в сутане, а в его поведении не было ничего, напоминающего ксендза. Васарис, правда, не походил на других ее знакомых, но она относила это за счет его индивидуальных черт, к тому же он был поэт.

Теперь Ауксе впервые осознала, что он действительно ксендз. Она увидела его нерешительность, угрызения совести, словом, все, что препятствовало ему сделать реши тельный шаг в том или ином направлении. Вначале его терзания и философствования показались ей чуждыми, непонятными, безосновательными, но постепенно она вошла в его положение, постигла доселе неведомые обстоятельства и со многим примирилась.

После долгих споров они договорились лишь по одному вопросу, что Людас не станет выполнять обязанностей ксендза, пока не примет окончательного решения. Людас согласился и с тем, что, может быть, в недалеком будущем ему придется отречься от сана. Для него это было скорее вопросом такта, а не убеждений. Но тут уж их мнения резко расходились.

Ауксе не признавала его главного довода — самопожертвования ради счастья родителей.

— Отцы и дети, — говорила она, — никогда не понимали и не поймут друг друга. Жертвовать спокойствием своей совести, своим достоинством и даже всей жизнью из любви к родителям было бы бессмысленно и неправильно. Взрослый человек сам отвечает за свои поступки и строит свою жизнь так, как считает нужным, а не так, как хотели бы родители. Это огорчит родителей? Да, это грустно, но никакие чувства, не должны мешать человеку исполнить свой долг.

Однажды, охваченный новыми сомнениями, Васарис признался:

— Я боюсь, что если отойду от костела, то утрачу мой талант и лучшие человеческие черты. Священник коренится во мне глубже, чем я сам думаю. Например, такое чувство, как любовь. Мне и самому себе совестно признаться в любви к женщине. А выразить эту любовь словами было бы вовсе невмоготу. Это уже въелось в меня. А если я заставлю себя поступать и думать так, как будто не был ксендзом, это приведет к разрушению моей личности. Не поздно ли сейчас искоренять то, что сформировано в моем характере саном? Ведь, отрекшись от него, я смогу стать циником, лжецом, нравственно упасть еще ниже, чем теперь.

Ауксе вышла из себя.

— Перестань ты, наконец, копаться в своей душе! — нетерпеливо воскликнула она. — Ничего в тебе не сформировал твой сан и ничего ты не разрушишь, если от него откажешься. Если ты будешь так рассуждать, то никогда ничего не сделаешь, ничего не добьешься. Мало того, что ты терзался всю жизнь, а теперь еще хочешь опередить события и предугадать будущее. Так ты никогда ни на что не решишься. Должен же ты чего-нибудь достигнуть в жизни! Если так, то действуй, иначе все наши разговоры бессмысленны.

По правде говоря, Васарис и сам так думал. Но ему необходимо было высказать все свои сомнения Ауксе, увидеть, что она не считает их серьезными, услышать ее возражения. Только тогда он мог их отбросить.

После отъезда Ауксе Васарис еще неделю оставался в Ниде. Это было лучшее время его каникул. Большая часть мучивших его мыслей развеялась, пока он бродил среди дюн и по сосняку, состязался с волнами и жарился на солнце. Многие сомнения рассеялись во время разговоров и споров с Ауксе. Теперь он чувствовал, что окреп душой и телом.