Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

Вдруг он что-то вспомнил.

— Васарис… Васарис… Людас Васарис? Где это я о нем слыхал? Эх, ксендз настоятель, да ведь он, кажется, литератор, поэт! В журналах печатается. Вспомнил теперь. Выходит, мы заполучим знаменитость, ксендз настоятель. Теперь прославятся наши Калнинай.

Но настоятель разозлился.

— Этого еще не хватало! Скажите на милость, — поэт! Сразу видать, что молокосос. Терпеть не могу этих щелкоперов. Мнят о себе бог знает что.

— Молодость, ксендз настоятель, молодость, — утешал его ксендз Стрипайтис. — Поживет годик-другой в приходе, и вся поэзия из головы выскочит. Был у нас на курсе один такой. Тоже писал, мечтал, витал за облаками, а теперь такой же викарий, как прочие. Обожжет раза два крылышки — и аминь.

Настоятель и викарий были единомышленниками по многим вопросам и вообще жили в согласии. Обязанности по приходу они поделили между собой пополам, легко достигали взаимопонимания и в дела друг друга не совались.

Хотя настоятель Платунас и приближался к шестидесятой године своего жития, но был еще здоровый, крепкий мужчина. В отличие от большинства настоятелей он не был ни толст, ни аскетически худ и не лыс. Удивительно и то, что, несмотря на довольно преклонный возраст, он не обладал тем специфически-настоятельским выражением лица, по одному которому часто можно узнать духовного среди мирян. Весьма возможно, что выражение это скрадывали многочисленные следы оспы. Темный цвет его лица казался еще темней благодаря совершенно седым, коротко остриженным и стоящим ежиком волосам. Если бы калнинский настоятель облачился в светское платье, никто бы не догадался, что это священник, а всякий бы подумал, что перед ним провинциальный полуинтеллигент — лесничий, фельдшер, эконом из имения или даже зажиточный крестьянин. Последнее предположение было бы близко к истине, потому что настоятель Платунас действительно больше отдавал времени хозяйству, чем приходу и костелу.

Получив лет десять тому назад перевод в Калнинай, ксендз Платунас нашел здесь построенный его предшественником прекрасный каменный костел, но зато совершенно развалившиеся постройки и запущенные поля. Новый настоятель горячо взялся за хозяйство. Через три года поля его стали давать невиданный в округе урожай. Но земли было немного, а хозяйственные замыслы настоятеля простирались все дальше. К счастью, под боком было помещичье имение, и Платунас заарендовал на выгодных условиях участок хорошей земли в размере среднего крестьянского надела.

На следующий год все прихожане дивились на его новую ригу. Еще через год выросли такие же хлева и амбар, а через два года — новый красивый дом. Сборы, пожертвования, толоки — все, что оба ксендза могли выжать из прихожан проповедями, обходами дворов с молебствиями и посещениями больных, помогло настоятелю так быстро стать на ноги. В глазах собратьев и курии ксендз Платунас покрыл себя славою прекрасного организатора.

Такая интенсивная хозяйственная деятельность не могла не отразиться на его пастырских обязанностях, на его жизненном укладе и на всем характере. Человек не слишком интеллигентный, падкий до мирских благ, он не любил чтения, не ощущал в себе каких-либо высоких стремлений, быстро опустился, и сквозь тонкий слой духовной культуры проступила вся грубость его упрямого, эгоистического характера.

Управителей ксендз Платунас не держал и все хозяйственные дела вел сам с помощью своей сестры, которая у него была экономкой. Надзор за хозяйством заставлял его придерживаться довольно строгого распорядка. С наступлением весны и весь сезон полевых работ он ежедневно вставал вместе с солнцем. Отправив батраков на работу и заглянув на скотный двор, он тотчас шел служить обедню.

Быстро покончив с церковными делами, завтракал, потом брал в одну руку палку, в другую бревиарий и отправлялся на скотный двор, на гумно или же в поле, поглядеть, как двигается работа. Он и присматривал за всем, и отдавал приказания, и, в случае надобности, бранил кого-нибудь, но в то же время читал бревиарий, испытывая величайшее удовлетворение от того, что, несмотря на уйму работы и всяких дел, никогда не пренебрегает такой важной обязанностью.

Придя домой обедать, он выпивал за столом рюмку водки, закусывал круто посоленным кусочком хлеба и луковицей, с отменным аппетитом ел незатейливые кушанья, а затем отдыхал за проверкой счетов. После этого опять ходил по хозяйственным делам и между делом читал вечернюю часть бревиария. Поужинав, еще с часок разговаривал с ксендзом викарием о дневных происшествиях. Потом еще раз обходил усадьбу и, удостоверившись, что коровы заперты в хлеву, лошадям задан корм, а свиньи загнаны, шел к себе в спальню, раздевался и, читая уже в постели «Maria mater gratiae, mater misericordiae…» [105] Мария, матерь благодатная, матерь милосердная (латинск.). , засыпал.

Так настоятель Платунас, наводя порядок в хозяйстве и славя бога, трудился на пользу себе и церкви. И как же он бывал недоволен, если не вовремя, в самую рабочую пору, приезжал кто-нибудь крестить младенца или звать к больному! Он и сердился, и попрекал, что вот, не могли подождать с крестинами до воскресенья, а к больному, как назло, зовут в такой день, когда у него пропасть работы.

— Скажите на милость, — ворчал настоятель. — Хворать в такое время! Сейчас одни лентяи хворают. Что, так уж ослабел ваш больной? — в десятый раз спрашивал он. И, услышав в десятый раз, что очень ослабел и никого не узнает, недоверчиво махал рукой.

— У вас всегда так. Чуть живот схватит, и уж никого не узнает. А приедешь, — он как ни в чем не бывало. Одна пустая трата времени…

Однако, если нельзя было послать викария, он все же ехал, так как знал по опыту, что раз уже осмелились обратиться к нему, значит, приспела крайняя необходимость. Не любили прихожане своего настоятеля, но побаивались его и по-своему уважали. Платунас был человек хоть и черствый, и несговорчивый, но справедливый.

Викарий ксендз Йонас Стрипайтис в некоторых отношениях отличался от своего настоятеля, а в других походил на него. За пять лет священства его крупное тело успело обрасти изрядным слоем сала. В красном, круглом, как полный месяц, лице было столько типично ксендзовского, что никакое платье не позволило бы ошибиться относительно его принадлежности к духовному сословию. Волосы он всегда стриг под машинку, поэтому всем бросались в глаза две жирные складки на затылке, образовавшиеся от твердого воротника сутаны.

Характер у ксендза Стрипайтиса был легкий, он любил поговорить, побалагурить и не пропускал ни одного знакомого, ни чужого, не поболтав с ним. Поэтому в приходе он пользовался большой популярностью. Мужики говорили, что он, по крайней мере, не гордец, а бабы не могли нахвалиться им.