Цирил Космач - Тантадруй

— Тантарадра!

Тантадруй вздрогнул и сделал движение, собираясь выйти.

— Не глупи! — удержал его Лука.

— Тантарадра! — крикнула тень громче и строже.

— Тьфу! — презрительно фыркнул Русепатацис.

— Тихо! — загремел Лука. — Жупник сейчас сердитый!

— Сердитый! — испуганно согласился Матиц и прижался к Луке.

— Тантарадра! — еще раз, судя по голосу последний, позвала тень. — Если ты жив, отзовись и подойди сюда! Если нет, оставь нас в покое!

Тантадруй опять дернулся.

— Оставь в покое! — велел Лука и потянул его обратно.

Тень снова и очень сильно закачалась, потом постепенно исчезла. С нею исчез сноп золотого света, дверь с треском захлопнулась.

Убогие громко перевели дух и некоторое время молчали. Потом раздался отчаянный плач Тантадруя:

— Тантадруй, как я теперь, тантадруй, узнаю, настоящая ли она?

— Да настоящая же! — в сердцах загромыхал Лука. — Разве он не сказал оставить нас в покое?

— Тантадруй, верно, говорил, — с облегчением согласился дурачок.

— Тогда, значит, настоящая, — решил Лука. — И теперь мы вернемся и тебя закопаем!..

— Тантадруй, закопайте меня, и я умру! — удовлетворенно ответил дурачок и зашагал обратно.

— Умрешь! — гордо зашумел Лука. — Умрешь, и божорно-босерна!

— Пажорносерна! — ликуя, негромко повторил Матиц Ровная Дубинка.

Они пошли обратно к кладбищу. Ветер обжигал сильнее, и черные кипарисы теперь склонялись почти до самой земли. А на сердце у Тантадруя было необыкновенно тепло. Ему вспомнились три светло-сизых голубя, которые утром копошились перед церковью и потом, став серебряными, взмыли в небо. Тысячи и тысячи точно таких же голубей красивой дугой опускались сейчас с неба. Непрерывной серебряной лентой они пролетали низко над черными кипарисами, трепетавшими в дуновении их крыльев. Теплыми, пушистыми тельцами они почти касались головы Тантадруя и потом снова, описав красивую дугу, взмывали в небо. Он так отчетливо видел их над своей головой, что смотреть вверх у него вообще не было надобности.

— Тантадруй, сколько их! — радостно воскликнул он, и на нем зазвенели коровьи ботала.

— Не сходи с ума! — укорил Лука. — Ведь мы в священном месте.

Тантадруй взглянул вверх. Голубей больше не было. Он подумал, что теперь они уже летят над его родным селом, и вспомнил о хромоножке Елчице.

— Тантадруй, — повернулся он к Луке, — ты скажешь Елчице, что я умер?

— Конечно, скажу, когда буду проходить мимо, — кивнул тот. — А там сейчас что-нибудь строят?

— Нет, ничего.

— Ну, когда начнут строить и я буду проходить мимо, скажу, — спокойно ответил Лука.

— Тантадруй, ты увидишь, как она обрадуется. Она бы тоже хотела умереть…

— Ладно! — сурово изрек Лука, уже испытывая нетерпение. — Вот могила.

— Вот она, тантадруй! — радостно кивал дурачок. — А что теперь?

— Теперь спускайся в нее! — сказал Лука.

— Тантадруй, а мы ничего не споем?

— Беднякам никогда не поют! — пренебрежительно возразил Лука.

— Не поют! — пробормотал Матиц Ровная Дубинка.

— Тантадруй, хоть бы немножко спели!

— Тьфу! — фыркнул фурланец. — Raus е patacis, репа и картошка!

— Тихо! — загремел Лука. — Можно было бы попеть, но уж больно холодно!

— Тантадруй, Елчица говорит, что пенье согревает! — пытался вдохновить его дурачок.

— Елчица — девчонка! — отрезал Лука.

— Тантадруй, все говорят, она умная! — укоризненно возразил дурачок.

— Ну, раз тебе так хочется, споем, — уступил Лука.

— Тантадруй, потом, когда я умру? — Радость звучала в сердце Тантадруя.

— Потом, когда ты умрешь, — подтвердил Лука. — А теперь поторапливайся. Сам видишь, поздно. Хотеец рассердится. Ты только в могилу спустись!

— Тантадруй, я иду! — послушно произнес дурачок, сел на край могилы и быстро спрыгнул в нее.

Нагнувшись над ямой, Лука нетерпеливо спросил:

— Ну как? Что там?

— Тантадруй, как здесь тепло! — прозвучал из тьмы полный счастья голос.

— Тепло? — удивился Лука. — И нет ветра?

— Тантадруй, совсем нет.

— Погоди, я погляжу! — сказал Лука. Он спустился в яму, присел и удовлетворенно произнес: — И правда, никакого ветра. Разве я не говорил, — гордо загремел он, — что строить надо книзу, чуть по земле, а потом прямо в землю?

— Прямо в землю! — восторженно вторил Матиц Ровная Дубинка.

— Тантадруй, а теперь уходи, я лягу, — нетерпеливо попросил Луку дурачок. Он опустился на колени и собрался было лечь, но не нашел на что положить голову.

— Матиц, найди камень! — приказал Лука. — Хороший камень!

— Хороший камень! — повиновался Матиц.

Лука укрепил камень в изголовье и вылез из могилы. Спустя несколько мгновений спросил:

— Лег?

— Тантадруй, лег.

— Ну, тогда начнем! — приказал Лука, взял горсть мерзлой земли и бросил в могилу. Русепатацис и Матиц сделали то же самое. Вдруг снизу послышался встревоженный голос:

— Тантадруй, а звонить-то позабыли!

— Верно! — согласился Лука. Обернувшись к Матицу, он распорядился: — Матиц, на колокольню! Во все три, и божорно-босерна!

— Пажорносерна! — послушно кивнул Матиц Ровная Дубинка, повернулся на месте, подбежал к часовне, схватил своими могучими руками веревку и грянул во все три колокола.

Посреди ночи загудели колокола. Непривычные гулкие удары, словно каменные глыбы, катились сверху и падали на площадь. В трактире все смолкло, замерли руки со стаканами на полпути к губам, изумленно раскрылись глаза, в ужасе внимали уши.

— Судный день! — возопил Преподобный Усач.

— Дурак! — крикнул Округличар и по своему обыкновению загнал его под стол. — Пожар!

— Пожар! — авторитетно подтвердил стражмейстер Доминик Тестен и так стремительно вскочил с места, что, не удержавшись на ногах, снова сел.

— Пожар! Пожар! Пожар! — неслось со всех сторон. Люди кинулись из трактира и растерянно заметались по площади в поисках красного петуха. А не обнаружив его, разом побежали к приходской церкви. Впереди храбро выступал стражмейстер, поскольку охрана покоя и порядка входила в его обязанности. Этот свой долг он помнил так хорошо, что в великой спешке позабыл в трактире каску и саблю, но зато теперь, сверкая лысиной, размахивал руками и громко кричал:

— С дороги! Именем закона, с дороги!

Засветились все окна. Из домов выскакивали полураздетые люди, что-то кричали, о чем-то спрашивали. Ответа, разумеется, они не получали и тогда присоединялись к вопящей толпе, катившейся к церкви. А там уже стояли священники в шляпах и длинных пелеринах, словно четыре огромных черных памятника, вокруг них в страхе вертелся пономарь и кричал:

— На кладбище звонят! На кладбище звонят!

— Судный день! Мертвые встают! — в ужасе сипел Преподобный Усач.