Томаззо Ландольфи - Солнечный удар: Рассказы

Внезапное замешательство, которое вызвало у нашего убийцы воспоминание о рассказе Габорио, немало осложнялось еще и тем, что, насколько он помнил, убитый всегда стыдился (по необъяснимой причине) того, что он левша. И каждый раз старался скрыть это от окружающих. Поэтому вряд ли можно было допустить, что об этой его особенности знало много людей. Во всяком случае, она не могла быть известна настолько, чтобы долететь до ушей неизбежных в будущем следователей. Кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов наличие у них в большей или меньшей степени ума и прозорливости. Нет, «кроме того» тут ни при чем: все именно в этом и заключалось. Конечно, башка у них у всех соломой набита, это известно, но и среди них может оказаться человек достаточно проницательный, чтобы… Чтобы что? Да вся его хваленая проницательность ровным счетом ничего бы ему не дала, продолжай он оставаться в полном неведении о том, что убитый — левша. Минуточку, так тоже нельзя рассуждать, ведь…

Убийца вдруг почувствовал, как неумолимо бежит время, с каждым мгновением его оставалось все меньше и меньше. Однако в действительности есть большая разница между осуществлением уже принятого решения и принятием самого решения. В первом случае бывает достаточно одного мгновения, во втором — иногда не хватает целой вечности. Не хватает по причинам двоякого порядка: во-первых, внутреннего, во-вторых, внешнего. Можно допустить, что по своим природным, субъективным данным человек не способен принять решение — зачастую таких людей отличает непоколебимая уверенность в том, что все само собой разрешится, значит, и голову нечего ломать. Вместе с тем допускается и объективная невозможность принять решение, то есть существование неразрешимой задачи. Но существует ли такая задача? А что, если вся ее неразрешимость только кажущаяся? Может, и возникла она из-за неверной постановки вопроса, или недостатка данных, или того и другого одновременно? Из чего можно было бы сделать вывод, что, хорошенько поразмыслив… Вы только посмотрите, с каким спокойствием предавался он философским размышлениям, теряя при этом драгоценное время! И тем не менее это не было праздным созерцанием, ведь нужно было решать, ну а для того, чтобы решать, следовало все же подумать. С другой стороны, времени на раздумье, а значит, и на принятие решения не оставалось. Но все-таки, несмотря ни на что, решать было необходимо и как можно скорее. Значит… Значит, хочешь не хочешь, а надо было думать, то есть надо было решать не думая. О боже, видно, убийца питал непреодолимое пристрастие к логическому мышлению, иначе он ни за что бы не оказался в подобной ситуации. Он попросту совершил бы это преступление, и точка, а там уж будь что будет: не он первый, не он последний. Убийца начинал терять к себе уважение; он обязан был сохранить свой шедевр, поэтому действовать наобум означало для него уронить свое достоинство. В конце концов, подобно многим другим, попадавшим в куда более тяжелые ситуации, он все больше запутывался в предпосылках, меж тем как минуты шли. Точнее, даже не в предпосылках, а в мотивациях решения. При этом почти не вникая в их суть… И все же верно, что здесь, как, впрочем, и всегда, мотивации решения, да и мысли вообще были или есть сами решения и мысли, подобно тому как правильная постановка задачи уже означает ее решение. Суть явлений нельзя представить себе вне условий их протекания, а если и можно, то лишь временно и в общих чертах, на предварительной и хаотичной стадии. Значит, именно предпосылки имеют первостепенную важность. Даже нет, только они-то и важны… О, довольно об этом.

Джорджо Де Кирико. Тайные послеполуденные купания. 1968.

Прошло еще две минуты. Чистого времени оставалось пять минут, впрочем, нет, четыре с половиной, потому что не меньше тридцати секунд уйдет на то, чтобы пересечь просторный вестибюль, выйти к черному ходу, а через него — на улицу, точнее, на неосвещенные задворки. Он решил не поддаваться панике и быстренько обдумать все с самого начала. Но если что и не терпит спешки и понукания, так это как раз обдумывание. Совершенно бесполезно, к примеру, спешить куда-то в Венеции, если, конечно, вы не рассчитываете передвигаться исключительно на своих двоих. Там вы можете сколько угодно бегать и суетиться, но только это никак не ускорит и не отсрочит прибытие вашего пароходика или катера. Мысль ведет себя подобно тем истеричным людям, движения которых становятся медлительны и неуклюжи по мере того, как их подгоняют и дергают. Так что обдумывание, которому наспех предался убийца, привело в конечном счете к невероятной путанице у него в голове, даже более того — к полному умопомрачению. Он взглянул на часы: прошла еще минута! Сделав над собой невероятное усилие, он попробовал, так сказать, обнажиться перед лицом собственной задачи, трезво и спокойно оценить ее и не давать клубку осложнений разматываться в мозгу с головокружительной скоростью. В первую очередь нужно попытаться расчленить задачу на составляющие. Но это было далеко не просто (особенно обнажиться и так далее). К тому же чертовски не хватало времени, хотя, с другой стороны, как можно, было расчленить и так далее без того, чтобы вначале…

Давайте посмотрим. Мы уже видели, что задача бывает неразрешима только в силу ее неправильной постановки или недостатка данных. Но разве можно быть уверенным в том, что оба эти обстоятельства не сольются в одно? А если и нет, то как в таком случае их различить? Иначе говоря, как определить, которое из двух является причиной неразрешимости? Тем более что, по большому счету, они мало схожи друг с другом как явления причинного порядка, по крайней мере их тяжело представить себе в одном качестве. В самом деле, абстрагируясь от их различной внутренней природы (по которой первое обстоятельство является правовым вопросом, а второе попросту отражает фактическое положение дел, если позволительно применить здесь подобную терминологию), мы видим, что второе обстоятельство определяет первое, первое же не влияет на второе. Другими словами, недостаток данных приводит к невозможности не только правильной постановки задачи, но и ее постановки как таковой, в то время как неверная постановка вовсе не ведет к недостатку данных… Брр, какой нелепый софизм! К тому же построенный на легком смещении глагольных форм. Очевидно, что это отношение нельзя рассматривать в строго диалектическом смысле. Уместнее прибегнуть к математическим понятиям, скажем, к понятию функции. В данном случае одно обстоятельство могло бы являться функцией другого. Да, но какое — какого? Попробуем принять первое за постоянную величину задачи, а второе — за переменную… Боже, куда это меня понесло, ведь уже на исходе последние минуты. Вот и еще половина прошла, теперь на все про все оставалось три минуты. Нет, так дальше нельзя. Нужно полностью от всего отрешиться и рассмотреть все по порядку. Значит, так, что мы имеем: постановка задачи — ни на какую постановку времени уже нет, хотя в любом случае следует отталкиваться от исходных данных, иначе придется без конца барахтаться в море возможного. Тогда данные — хм, но здесь не обойтись без некоторых соображений! Ради всего святого, скажите кто-нибудь, как определяются исходные данные задачи? Начинаешь уже думать, что данные зависят от постановки, а вовсе не наоборот (неважно, если я где-то сам себе противоречу). Впрочем, даже не столько от постановки задачи, сколько от ее решения. Только предначертывая, предполагая будущее решение, нащупываешь те данные, которые в один прекрасный момент вдруг с ясностью вырисовываются в уме. Это может означать, что решение задачи не обязательно зависит от логики и только от логики, и еще многое другое, но из соображений краткости… (черт возьми, это же вам не лекция, это…). Ну да, конечно, «предначертывая» и «предполагая» — вовсе не те слова, «предчувствуя» — вот слово. С другой стороны, «те данные» тоже не передает всего смысла. Нужно просто сказать «данные», без всякого «те». Ведь каждое из возможных решений имеет, несет в себе свои собственные данные, ведь, если говорить начистоту, данные сами являются предположениями, а задача не имеет данных, данные не задаются. И потом, говорить нужно, конечно же, о бесконечных решениях. Неверно, будто существуют задачи, допускающие всего лишь два решения. Наоборот, подобной задачи как раз никогда и не было. Если уж на то пошло, бесконечными можно считать попытки обойти задачу, уклониться от нее. Такие попытки, хотим мы этого или нет, уже являются своего рода решениями. Скажу больше: предполагаемая задача с двумя решениями противна самому понятию задачи. По сути, это уже не задача, а скорее альтернатива или… жребий: брось его — и задача решена. А еще лучше: кинул кости — вот тебе и решение. Однако в самой идее двойственности решения заложено, что оба решения равнозначны. Это означает, что они представляют для исследователя две простые и противоположные возможности, тогда как по своей природе задача не должна находиться в равновесии и решить задачу — значит установить, в какую сторону наклонены весы, весы, разумеется, с энным количеством чаш… Хм, так ли все это? Не думаю. Пожалуй, я даже склоняюсь сейчас к тому, что любая задача по своей природе неразрешима. Именно, иначе остается предположить, что все ее возможные решения ошибочны или, что еще хуже, верны. Впрочем, нет. Последнее сказано разве что для красного словца: они все ошибочны. Или даже не ошибочны, потому что задача задачи, то есть ее проблема, в таком смысле тоже не ставится. В ее постановке не подразумевается положительный или отрицательный результат исследования, его успех или неуспех. Задача — это то, что нельзя исследовать. В лучшем случае ее можно лишь констатировать. Задача как бы прерывает естественный ход мыслей и действий, это своего рода болезнь, которой следует остерегаться. Но даже если с нами и приключилось такое несчастье, мы должны говорить и поступать достойно. Пока этого не произошло, все идет гладко. Ну, а если все-таки происходит, ничего уже не поделаешь, уже слишком поздно что-то делать… Боже, куда меня занесло?