Томаззо Ландольфи - Солнечный удар: Рассказы

— О боже, ну как вам еще объяснить? Большее в их понимании реализуется или, скажем, способно конкретизироваться в меньшем, оставаясь при этом все же большим. А может, и не оставаясь — откуда мне знать! Иначе говоря, их бытие как бы размельчено или же… воспроизводится… во множестве малых бытий.

— В таком случае это уже не от большего к меньшему, тут уместнее говорить о множестве меньших, которые образуют некое большее.

— Не думаю, хотя, возможно, здесь-то и зарыта собака. Я специально сказал «как бы» размельчено, чтобы вам было яснее.

— Мы все равно ничего не поняли. Выходит, это, назовем его, разделение бытия происходит в каждом из них?

— Да не-ет! (А впрочем… но об этом лучше не надо.) Наоборот, каждый из них представляет собой одну бытиинку, одно малое бытие, и ничем другим не является, хотя способен вместить в себя всеобщность бытия или быть ему сопричастным. Фактически каждый из них представляет собой нечто ограниченное в небе и бытии, нечто, покрывающее собой лишь часть неба или бытия.

— Как, вы же сами только что сказали, что они вмещают, сопричастны и так далее?

— А это как посмотреть: с одной стороны, каждый из них — частица бытия, с другой — возможно, все бытие. С одной стороны, они начинаются и кончаются, с другой — возможно, никогда не начинаются и никогда не кончаются.

— Загадка на загадке! Послушайте, профессор, мы складываем оружие.

— Ну что вы… (Мне только сейчас приходит в голову, что, наверное, можно было обойтись и без этой заумной прелюдии: достаточно было напомнить им об их чувстве личности. Если, конечно, оно у них есть и достаточно сильно развито. Однако вся беда в том, что я заранее знаю, как они мне ответят.) Поверьте, ребята, я и впрямь не вижу в такой постановке вопроса ничего странного. Ведь если хорошенько приглядеться — разве это не наш с вами случай? Ведь и мы заключены внутри некоего меньшего, поскольку каждый из нас представляет собой обособленную личность, или индивидуальность, не так ли?

— У-ууу!

— Бр-ррр!

— Ну вот, к примеру, сейчас, здесь вас много или вы один?

— И не много, и не один, это вам хорошо известно. Неужели подобные вопросы доставляют вам какое-то особое удовольствие? Все гораздо проще: мы одни, мы единственны во множестве, или, пожалуй, единственнизированное множество.

— (Так я и предполагал. Быстро отходим на прежние позиции, иначе все еще больше усложнится). Пусть будет так, тогда вернемся к предыдущему пункту. А еще лучше — оставим в покое вопрос об их сопричастности всему бытию. Тем более что в конечном счете он или преждевременен, или вообще здесь неуместен. Предлагаю ненадолго вернуться назад и попытаться взглянуть на все это несколько иначе…

— Ради всего святого, куда уж иначе, если и смотреть-то не на что! Скажите, какой все-таки смысл в том, что они ограничены в небе, бытии и еще где-то там? Не в том ли, что они изначально воспринимают самих себя ограниченными?

— (Можно было побиться об заклад, что они ничегошеньки не поняли после таких-то объяснений…) Нет и еще раз нет, вот в чем все дело!.. А хоть бы и да, правда… В конце концов, смысл не только в этом… (Как тут еще скажешь?)

— Знаете, профессор, если вам так уж не по себе, отложим остальное до следующего раза.

(Они правы: взялся объяснять, а на деле водит всех за нос, потому что у самого в голове полная неразбериха.)

— Кажется, наш профессор погрузился в гордое молчание?

— Уместнее всего вам погрузиться в молчание и слушать меня внимательно. Попытаюсь еще раз донести до вас (а заодно и до самого себя) смысл этой чудовищности. Я не могу сказать, что это — следствие или причина. Однако ясно одно: они ограничиваются тем, что воспринимают себя изначально ограниченными, и являются ими или одновременно являются ими. (Ну вот, даже слов подходящих не найду и вынужден ходить вокруг да около.)

— Опять двадцать пять! Что это значит?

— То, что они могут быть кем угодно и чем угодно, но при этом все равно остаются замкнутыми в некоем малом, которое вы можете себе представить или мысленно обособить, как только что делали по отношению к небу. Каждый из них, таким образом, жестко ограничен в своем собственном малом или, если хотите, во времени-пространстве.

— Жестко ограничен? То есть опять же самоограничен, строго говоря?

— Боже правый, да нет! Ограничен, именно ограничен. Каждый из них представляет собой твердый объект. Он имеет особую плотность, оказывает сопротивление внешнему воздействию и так далее и тому подобное. Каждый из них имеет, как они сами выражаются, тело! (Ну, что сейчас будет?!)

— Тело?

(Пока тихо. Они слишком ошарашены. Может, пронесло?)

— Тело! Нам это слово известно только в одном значении: небесное тело.

— Вот вы и представьте себе что-то в этом роде. Размеры можете пока в расчет не принимать. А впрочем, как хотите. Тела, различные по форме.

— И каждый из них имеет… То есть что значит «имеет»? Вы имели в виду «является»?

— Ну да… я сказал «имеет», потому что… В общем, я имел в виду «является».

— Каждый из них является небесным телом.

— (Они ни о чем не догадываются.) Нет, не небесным телом, а просто телом. Более того, они прикреплены к различным небесным телам, зависят от них и не могут от них отделиться, а если и могут, то с большим трудом.

— Значит, они вроде спутников?

— Не-ет… Хотя, если разобраться, почему нет? Вы вполне можете мысленно сравнить их со спутниками. Правда, это были бы спутники, так сказать, sui generis [51] своеобразные, в своем роде (лат.). . Судите сами: у них даже нет собственной орбиты, а находятся они непосредственно на небесных телах. Как какие-нибудь паразиты вроде клещей.

— Так, а дальше?

— (Честно говоря, я не ожидал такого спокойствия. Видимо, они еще ничего не поняли.) Что — дальше?

— Но… допустим, все это так; тогда какая здесь связь с… Нет, вы знаете, профессор, давайте говорить откровенно: мы считаем, что это ваше предположение, если его можно считать приемлемым, эта ваша история, если в нее таки поверить, ничего в себе не несет. Мы, попросту говоря, абсолютно ничего в этом не поняли.

(Так я и предполагал.)

— А для чего, собственно, нужно это… тело? Как оно выглядит и ведет себя? И как вообще можно обосновать подобный способ существования?

— Ну-ну, не так неистово! Давайте пока довольствоваться тем, что мы установили: во-первых, они существуют, во-вторых, представляют собой тела, и тела материальные.

— Даже материальные?

— Ну да, а что, собственно, здесь такого? Взять, к примеру, нас самих. Хотя у нас и нет тела, мы материальны, как материальна любая вещь, поскольку является комбинацией энергий. Просто в их случае мы сталкиваемся с большей степенью комбинации материи или энергии.