Ванда Василевская - Облик дня

— Видали его, заразу! Еще и этакий над тобой надругаться норовит! Чтоб тебе самому тюрьмы не миновать, собачье отродье!

Вся красная от злости, она с шумом распахивает дверь своей комнаты. Ганка орет в колыбели как зарезанная; широкая струя воды из опрокинутого ведра подбирается уже к самым дверям. Сикориха наскоро тычет ребенку в рот грязную тряпочку с жеваной булкой и торопится, пока сам не вернулся, подтереть пол. Из щетинистого полусгнившего пола под ноготь вонзается заноза. Она пытается вытащить ее зубами, и ей снова вспоминается Юзек и тот, другой мальчонка, что уже шестой месяц сидит один в камере. И она снова трет пол, тихонько всхлипывая. Мутные слезы капают на грязную тряпку, на грязный пол.

Под скамейкой валяется засохшая корочка хлеба.

— Хлеба и того не уважают, такие теперь дети пошли.

И потихоньку, про себя, словно кто-то может услышать:

— Юзек тоже, прости господи, чистая холера, не ребенок был…

Трехэтажный дом. Два крыла. Внутри большой двор. Дальше огород и фруктовый сад на горке. Ниже небольшой пруд с заплесневевшей, зеленой водой.

— Здорово, — констатирует Анатоль, заметив среди ветвей еще зеленые шарики яблок.

Он мысленно измеряет расстояние от жилого дома до ближайших деревьев. Что ж, можно будет. Только подождать, пусть еще подрастут…

Жителей в заведении — сорок мальчиков. Брат Михаил с большой бородавкой на правой щеке. Панна Мелания, сестра ксендза, высохшая, с большим черным коком на голове. Ксендз-настоятель — огромный, точно глыба. Пять прислуживающих девушек. Садовник.

Большая спальная комната. В половине седьмого утра все спускаются в холодную трапезную. Брат Михаил складывает огромные лапы.

— Благослови, господи, сии дары твои…

Ломтик сухого хлеба. Чай из трав, собираемых мальчиками на склонах холмов. Потом — в деревенскую школу. Они садятся сзади, за серой толпой деревенских ребят. Проступки воспитанников учитель записывает в большую книгу, которую после уроков полагается отнести на подпись брату Михаилу. После школы обед. Синеватый картофельный отвар вместо супа, на второе картошка с капустой. И все.

— Благодарим тебе, создателю, яко насытил еси нас земных твоих благ…

После обеда — в класс. Здесь надо учить уроки до ужина. Потом ложка жидкой пшенной каши и — спать.

Рыжий Вицек спит в особом помещении для ребят, которые мочатся под себя.

В «сикающей» — каменный пол с канавками для стока. Голые дощатые нары, тоненькое одеяло, чтобы прикрыться. Раз попав сюда, мальчик обычно остается уже здесь навсегда. На голых жестких досках спать страшно холодно, едкий смрад одурманивает, притупляет все чувства. Когда удается, наконец, уснуть, сон наваливается тяжелый, как скала. И вот на следующий день — опять то же. Какой-то заколдованный круг. С Владеком, например, дома этого никогда не случалось, а здесь он раз продрог, расчищая снег на дворе, и с тех пор уже не может вырваться из этой комнаты с каменным полом. Ходит весь бледный, опухший и теперь уже и днем мочится в штаны. Брат Михаил всякий раз лупит его, но это не помогает.

Кроме ученья, есть и другие занятия. Через каждые три дня каждый класс качает воду в огромную цистерну на третьем этаже. Летом каждый воспитанник обязан доставить определенное количество черники. Осенью возить сухую листву на подстилку. Весной полоть грядки на огороде. Всякая минута чем-нибудь занята, весь день плотно забит работой, которую назначает брат Михаил.

Неделю спустя Анатоль бежит. Его ловят на следующей же станции. Распростертому на длинной скамье брат Михаил закатывает десять плетей. Впрочем, порка здесь дело повседневное. За то, что напроказил. Для предостережения на будущее. На всякий случай, потому что за всеми проступками не уследишь. Чтобы мальчик опомнился. Чтобы укрепить его на стезе добродетели.

Брату Михаилу добросовестно помогает панна Мелания, отвешивая направо и налево пощечины своей костлявой, хищной рукой.

Анатоль встает со скамьи с сухими глазами. Стиснув зубы, начинает пристально присматриваться ко всему окружающему.

На страницах книжки, куда школьный учитель заносит их проступки, расписывается брат Михаил. Круглыми неуклюжими каракулями. После получасовых упражнений Анатоль пробует подделать подпись. Получается. Теперь в лысую голову учителя летит град бумажных шариков, а у деревенских мальчишек ежедневно пропадают завтраки. Страницы книги с устрашающей быстротой заполняются строками, повествующими о все новых, все более ужасных преступлениях. Перед началом уроков учитель неукоснительно заглядывает в книгу. Подпись есть. Подняв очки на лысый лоб, он медленно читает, брат Михаил Венгож. С усмешечкой поглядывает на скамьи воспитанников исправительного заведения.

— Ну как? Порка была?

— Была, господин учитель, — со вздохом отвечает Анатоль.

— А не говорил я вам? И на что вам это все? Не лучше ли быть прилежным, примерным учеником, которого все любят и хвалят?

Фррр! Бумажная стрелка попадает в самую середину лоснящейся лысины. В книге появляется еще одна жалоба. Анатоль подписывается, старательно с заковыристым росчерком. Лишь несколько месяцев спустя эта проделка выплывает на свет божий. А пока можно делать что хочешь и безнаказанно смеяться прямо в жирное лицо учителя.

…Лес хорош. Но его почти не видишь. Спина болит от непрестанного сгибания, перед глазами мелькают черные пятна усталости. Каждый обязан всыпать в общую корзину, над которой стоит брат Михаил с плетью, четыре консервных банки черники. Полные.

Анатоль вырезает кружок из картона. На дно банки кладутся листья, на них картонное донце. И вместо четырех банок получаются две. Остальное можно съесть, можно и просто побродить по лесу, посмотреть кругом.

Весь класс Анатоля пользуется картонными донцами.

— Что это такое! — злится брат Михаил. — Полкорзинки! Нет, вы что-то надуваете меня! В следующий раз буду записывать, сколько кто принес.

И он записывает.

— Полная?

— О, смотрите, с каким верхом!

— Ну сыпь, сыпь!

Но корзина все не наполняется. Напрасно брат Михаил еще раз пересчитывает заметки в своей записной книжке, теребит бородавку на щеке, смотрит на ребят злющими, ледяными глазами.

…Весь день они роются в листве. Высоко нагружают телегу. Анатоль возит. У дороги, перед избой, попыхивая трубочкой, стоит крестьянин.

— Свалил бы это здесь…

Анатоль через плечо оглядывается на лес. Никого не видать.

— Что ж, ладно.

— Сколько возьмешь за телегу?

— Буханку хлеба дадите?

— Дам, дам, отчего не дать! Только привези еще несколько!

И одну телегу Анатоль каждый день оставляет у крестьянина. Ему следует уже восемь буханок. В последний день ему хочется закруглить цифру до десяти, и он сваливает в крестьянский сарай целых две телеги.