Ги де Мопассан - Вальдшнепы

Дядюшка Пико предпочитает меня своим хозяевам. Почему? Наверно, потому, что я ему не хозяин. И вот мы вдвоем с ним вступаем в рощу с правой стороны, в то время как оба брата атакуют ее слева. Собаками ведает Симон, он держит их всех трех на одной сворке.

Ведь охотимся мы не на вальдшнепов, а на кроликов. Мы убеждены, что вальдшнепов надо не искать, а находить. На вальдшнепа натыкаются и убивают его, вот и все. Если же вы задались целью напасть на его след, он никогда вам не встретится. Как радостно и занятно слышать в свежем утреннем воздухе короткий звук ружейного выстрела, а затем громовой рев Гаспара, заполняющий все пространство!

– Вальдшнеп! Готов!

Но я хитер. Когда я убиваю вальдшнепа, я кричу: "Кролик!" – и неистово торжествую, когда мы в полдень, во время завтрака вынимаем из сумок добычу.

Итак, мы вошли, дядюшка Пико и я, в рощицу, где листья, мертвые листья падают с нежным и непрерывным шелестом, сухим и немного печальным шелестом. Стоит мороз, легкий мороз; он щиплет глаза, нос, уши; он запорошил белым инеем верхушки трав и черную пашню. Но под толстым бараньим тулупом по всему телу разлито тепло. Солнце весело сияет в голубом воздухе, оно не греет, но оно веселое. Хорошо охотиться в роще свежим зимним утром.

Вот пронзительно залаяла собака. Это Пиф. Я знаю его тонкий голос. Потом все стихает. Но вот другой лай: это наступила очередь Пафа. Что же делает Мусташ? А, вот и он визжит, как курица, которую душат! Они подняли кролика. Внимание, дядюшка Пико!

Они удаляются, приближаются, расходятся в разные стороны, потом возвращаются снова: мы следуем по непредвиденным зигзагам их пути и бежим узкими тропинками, насторожившись, держа палец на курке.

Они возвращаются в сторону луга, и мы возвращаемся за ними. Вдруг тропинку, словно тень, пресекает серое пятно. Я прицеливаюсь и стреляю. Легкий дымок рассеивается в голубом воздухе, и я замечаю на траве шевелящийся комок белой шерсти. Тогда я кричу изо всех сил: "Кролик, кролик! Готов!" И показывают его собакам, трем мохнатым крокодилам, которые поздравляют меня, виляя хвостами, и затем отправляются искать другого.

Дядюшка Пико догнал меня. Снова затявкал Мусташ. Фермер произнес:

– Это, может быть, и заяц, пойдемте на опушку.

Выходя из рощи, я заметил, что шагах в десяти от меня стоит пастух дядюшки Пико, немой Гарган, завернувшись в огромный бурый плащ, в шерстяном колпаке, и, не отрываясь, вяжет чулок, по обычаю наших пастухов. Я сказал ему, как принято:

– Бог в помощь, пастух!

Он поднял руку для привета, хотя и не слышал моего голоса, – он уловил движение, губ.

Я знал этого пастуха целых пятнадцать лет. Пятнадцать лет подряд каждую осень, я видел, как он стоит на опушке или посреди поля, стоит неподвижно, и только, руки, его всегда заняты вязаньем. Стадо, следовало за ним, как свора охотничьих собак, послушное одному его взгляду.

Дядюшка Пико сжал мне руку:

– А вы знаете, что пастух убил свою жену?

Я остолбенел:

– Гарган? Глухонемой?

– Да, прошлой зимою. Его судили в Руане. Я вам расскажу об этом.

И он увлек меня в кусты, потому что пастух умел различать слова на губах своего хозяина, словно слышал их. Он понимал только, его и при нем был глухим. Хозяин, со своей стороны, тоже, как колдун, угадывал смысл жестикуляции немого, все движения его пальцев, игру складок на его щеках и мерцание, его глаз.

Вот эта простая история их мрачной хроники происшествий, какие разыгрываются иногда и среди полей.

Гарган был сыном мергельщика – одного из тех людей, что работают в каменоломнях, добывая мергель, мягкий, белый рассыпающийся камень, которым удобряют землю. Он родился глухонемым и с детства был приставлен пасти коров у придорожных канав.

Затем его взял к себе отец дядюшки Пико, и он стал пастухом на ферме. Это был великолепный пастух, преданный, честный да вдобавок, и костоправ, хотя его никогда ничему не учили.

Когда хозяином фермы стал, в свой черед, дядюшка Пико, Гаргану минуло тридцать лет, а на вид ему можно было дать все сорок. Он был высокий и худой, с бородой библейского патриарха.

И вот около этого времени местная крестьянка по имени Мартель, очень бедная, умерла, оставив пятнадцатилетнюю девочку, которую прозвали Капелькой за ее неумеренную любовь к водке.

Пико приютил эту нищенку, поручал ей мелкие работы и платил ей за труд только харчами. Она спала в риге, в хлеву или в конюшне, на соломе или навозе, вообще, где придется, потому что такой голи не отводят постели. Она спала, стало быть, где придется и с кем придется – то с возчиком, то с конюхом. Но случилось так, что вскоре она сошлась с глухим, и сошлась надолго. Что соединило этих убогих? Как они поняли друг друга? Знал ли он женщину до этой амбарной потаскухи, если никогда не перемолвился ни с кем словом? Сама ли она, эта Ева с навозной кучи, явилась в его передвижную хижину или соблазнила его где-нибудь на краю дороги? Неизвестно. Просто в один прекрасный день узнали, что они живут вместе как муж и жена.

Никто этому не удивился. Пико даже нашел эту связь вполне естественной.

Но вот об этом союзе, не освященном церковью, узнал кюре и страшно рассердился. Он начал упрекать г-жу Пико, взывал к ее совести, угрожал ей небесными карами. Что было делать? Вопрос разрешился очень просто: их поженили в церкви и в мэрии. У них обоих не было ничего: у него ни одной целой пары штанов; у нее – ни одной юбчонки без заплат. Стало быть, ничто не мешало удовлетворить требования закона и религий. В течение часа их соединили у мэра и священника и порешили; что все устроилось как нельзя лучше.

Но вскоре во всей округе не стало другой забавы, как наставлять рога бедному Гаргану (простите мне это скверное выражение). Пока он не был женат, никто не думал спать с Капелькой, а теперь каждый ждал, когда наступит его очередь – хотя бы смеха ради. За спиною мужа у нее побывали решительно все, – стоило лишь поднести ей стаканчик водки. Молва об этом прогремела по всей округе так, что даже господа из Годервиля приезжали полюбопытствовать.

За пол-литра Капелька давала им представление с кем угодно, где-нибудь в канаве или под забором, а всего в сотне шагов от места действия виднелся неподвижный силуэт Гаргана, вязавшего чулок около своего блеющего стада. Во всех местных кафе хохотали до упаду: по вечерам, греясь около огня, только об этом и говорили, а когда люди встречались на дорогах, они задавали друг другу вопрос:

– А ты поднес Капельке капельку?..

Все знали, что это значит.

Пастух, казалось, ничего не замечал. Но вот однажды Пуаро, парень из Сасвиля, знаком подозвал жену Гаргана из-за стога сена, показывая ей полную бутылку. Она поняла и со смехом прибежала к нему, но едва только они начали свое преступное дело, как пастух обрушился на них, словно с облаков. Пуаро убежал вприпрыжку, волоча за собой штаны, а немой, рыча, как зверь, схватил жену за горло.