Джон Пристли - Добрые друзья

Иниго вытаращил глаза. Сюзи охнула и побежала следом.

— Послушайте! — вскричала она, останавливая даму. — Как удивительно! Я много лет знаю Джимми и понятия не имела…

— …что у него есть жена. Охотно верю.

— Но постойте! Меня зовут Сюзи Дин, Джимми хорошо знал моего отца.

— Я тоже его знала, — спокойно проговорила удивительная миссис Нанн. — Могла бы и догадаться, что вы дочка Чарли Дина, — прямо одно лицо.

— Какое чудо! — воскликнула Сюзи, едва не пританцовывая от восторга.

— Разве?

— Ну конечно!

— Почему же? — без малейшего интереса спросила миссис Нанн. — По мне, ничего чудесного в этом нет. Такими пустяками меня не удивить. Доброго вам дня.

— Но вы не можете просто так уйти, — растерялась Сюзи. — Вы же ничего не рассказали! Нет, я вас не отпущу.

Миссис Нанн смерила ее безразличным взглядом.

— А что вы хотите знать?

— Ну, не то чтобы я хотела что-нибудь знать, — замешкалась Сюзи, — но вы же понимаете… вот так столкнуться с вами и…

— Не имея ни малейшего желания вам грубить и будучи признательной за ответы на все мои вопросы, — процедила миссис Нанн очень угловатым тоном, — должна заметить, что вы чересчур впечатлительны. Лучше избавьтесь от этой привычки волноваться по любому поводу, не то она пристанет к вам намертво, мисс. Я все сказала. Доброго вам дня. — И с этими словами она ушла.

— Ах, какая сухая, тощая, ужасная женщина! — вскричала Сюзи, возвращаясь к Иниго. — Вы ее слышали?

— Джимми ее видел, — объявил Иниго. — Он заметил ее на перроне, когда выглядывал в окно. Помните, как странно он себя повел?

— Неудивительно! Но, согласитесь, все это ужасно странно. Я понятия не имела, что он женат.

Еще несколько минут она бурно дивилась этому факту, а потом стала рассказывать Иниго о разных событиях в жизни Джимми — никакой вины при этом она ему не приписывала.

— Мы выяснили, что у него есть скелет в шкафу, — задумчиво проговорил Иниго.

— Скелет, это точно! — вставила Сюзи. — И больше мы о ней говорить не будем. Меня интересует другое: куда мы пойдем?

Они как раз покинули вокзал и очутились, по-видимому, на главной улице города.

— Так вот он какой, Хиклфилд, — сказал Иниго, недовольно оглядываясь по сторонам и подрагивая от холода. — Сдается, воздух тут не ласков и не легок [49] Перефразированная цитата из «Макбета» У. Шекспира, акт 1, сцена 6. Пер. М. Лозинского. , подруга Сью. Это место нагоняет на меня тоску, определенно.

Над городом висел легкий туман. Смутными силуэтами возвышались впереди ветхие магазины, банки и склады, и все вокруг казалось мрачным сном. Автомобили появлялись словно бы ниоткуда: ревя клаксонами, точно раненые чудища, они проплывали мимо и исчезали в неизвестности. То и дело из нее возникали громоздкие трамваи: стеная, они притормаживали у остановок, поглощали несколько лакомых человеческих душ и отбывали в неведомую даль. Сейчас на остановке стояли полицейский, древний кеб, продавец газет, дама в шубке под котика и еще несколько людей и предметов, явно дожидавшихся начала Судного дня. Все здесь было серым, кроме самого тротуара — пугающе черного от сажи, — ни намека на цвет, ни искорки жизни.

— Господи! — воскликнул Иниго. — Давайте уедем отсюда, Сюзи. Еще минута, и я лишусь всех надежд.

— Прыгнем в тот трамвай, — решила Сюзи, — и посмотрим, что будет. Бежим! — Они бросились вниз по улице и в последний миг вскочили на подножку — к вящему восторгу кондуктора, который, по всей видимости, не ожидал сегодня столь ярких событий.

— Так-то лучше, — сказала Сюзи, глядя на проплывающий мимо Хиклфилд.

— Правда? Как будто на галеоне плывем.

Однако смотрел он вовсе не на Хиклфилд, а на саму Сюзи, которая сегодня была еще бойче и красивей, чем обычно. Пока он глядел на нее, им овладело любопытнейшее чувство: что-то вроде боли, составленной из безудержного счастья и невыносимого волнения. Иниго сразу понял, что это место — в трамвае рядом с Сюзи — единственное на свете, где он должен и хочет быть, а все другие места, где Сюзи нет — будь то гостиница «Савой» или солнечные гавайские пляжи, — представлялись ему гиблыми пустырями. В мгновение ока он осознал, что лучше жить в нищете рядом с ней, чем предаваться утехам где бы то ни было, ведь мир, в котором есть Сюзи — волшебный мир, а тот, где ее нет — унылая мешанина предметов и людей. Теперь он понял, как сильно ее любит и будет любить вечно. Ошибки быть не могло. Он спрыгнул с поезда по той простой причине, что не мог вынести разлуки; он спрыгнул и с головой нырнул в любовь.

— Сюзи, — заговорил он. — Сюзи, послушайте.

Тут он умолк. Ну вот, что за нелепое блеянье?

— Да, Иниго? — Темные глаза Сюзи на миг заглянули в его, и вдруг выражение ее лица переменилось: она увидела подошедшего к Иниго кондуктора. Они спросили, куда едет трамвай и можно ли там перекусить, и узнали, что в полумиле от конечной, на магистрали, есть хорошая большая гостиница, где столуются в основном «автомодилисты». Заведение первосортное, доложили им, и Иниго без промедлений объявил, что там они и перекусят. Поскольку до конечной почти час езды, они замечательно скоротают время до отправления поезда.

После ухода кондуктора Иниго опять не удалось рассказать Сюзи о случившемся, потому что теперь заговорила она. Он курил трубку, любовался игрой ее дивных черт и в полузабытьи слушал ее рассказы. Время от времени, когда трамвай взбирался на холм, его стоны и лязг полностью заглушали Сюзин голос. Иниго мнилось, что все происходящее — сон: таинственный Хиклфилд, темнеющий внизу; Сюзи с рассеянным взглядом, погруженная в воспоминания; истории из ее прошлого, перетекающие одна в другую, точно сны; все это было очень странно. Тот день запомнился Иниго на всю жизнь.

— Вы угодили в жуткий переплет, Иниго, — с растерянной улыбкой сказала Сюзи. — Придется вам слушать историю моей жизни. Не всю, конечно, просто я ничего не могу поделать: картинки прошлого так и вертятся в моей голове. Наверное, это из-за встречи с той дамой. Я все думаю о своем отце. Слышали, она про него говорила? Он тоже был артист, как и мама. Они пели в мюзиклах. Он во всех труппах был главным баритоном, а матушка играла роли субреток — французских горничных, как правило. Она сама была наполовину француженка, поэтому акцент ей давался великолепно. Они ставили всякие бойкие музыкальные комедии вроде эдвардсовских «Крестьянки», «Циркачки» или «Гейши». Сразу после свадьбы, в Манчестере, оба пели в знаменитой «Флородоре». Помню гримировальный столик, который папа везде возил с собой, — свадебный подарок от труппы, с подписью: «С наилучшими пожеланиями от актеров „Флородоры“, Манчестер» и прочими глупостями. Так нелепо, но мне все время хочется плакать, как вспомню! Не знаю почему… я словно бы вижу их воочию — родителей в Манчестере, и «Флородору», и «Скажи мне, красавица» — все! Маленьких человечков на сцене, таких радостных и счастливых, в ярком свете рампы — они совсем крошечные, понимаете, а вокруг огромная черная пустота, все это происходит в тысяча девятьсот втором году, и никто еще не знает, что будет. Понимаете, Иниго? Нет, конечно, не понимаете, и я не представляю, как объяснить вам свои чувства. Но… это ведь жизнь, это настоящее, и тут уж либо плакать остается, либо смеяться… А теперь скажите, что я глупая.