Джон Пристли - Добрые друзья

— Тогда послушай моего совета — не трать время. Нечего там делать, совершенно нечего. Я знаю, что говорю, мой мальчик. Бывал там, и не раз. Я везде бывал. Если поедешь — спроси в «Красном льве», помнят ли они Мортона Митчема. Так меня зовут. Вот увидишь, Мортона Митчема они не забыли. — Словно бы в доказательство своих слов он поднялся и выпрямился во весь рост. В самом деле, такого человека просто так не забудешь. Он был очень высокий, но тощий, и одежда в светлую клетку висела на нем, как на вешалке. Верхней частью головы Мортон Митчем напоминал Шекспира: лысая макушка и густая шевелюра по бокам. Грандиозные косматые брови сразу привлекали взгляд, а крючковатый нос был куда более яркой расцветки, нежели остальное лицо; длинная верхняя губа и заостренный подбородок были голубоватые; чуть впалые щеки — голубоватые снизу и коричневые сверху, а вся кожа имела то любопытное сходство с пергаментом, какое сообщает ей долгое пребывание под жарким чужеземным солнцем. Воротник и галстук банджоиста смутно напомнили Иниго о тенниеловском [29] Джон Тенниел (1820–1914) — английский художник, создатель первых иллюстраций к книгам Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье». Безумном Шляпнике. В целом Мортон Митчем производил впечатление необыкновенного человека: его внешность сбивала с толку не меньше, чем диковинный акцент, сочетая в себе приметы колониального плантатора, трагического актера старой школы и довольно неряшливого сенатора какого-нибудь захолустного штата — из тех, что Соединенные.

— Я слышал вашу игру на банджо, — сказал Иниго. — Чертовски здорово! Отличный инструмент, скажу я вам.

— Согласен. И сложный, ты уж мне поверь. Да-да, сэр. Отличный, когда на нем так играют, но часто ли услышишь хорошую игру?

— Ваша правда! — воскликнул железнодорожник.

Мистер Митчем порылся в кармане жилета и выудил оттуда пыльный огрызок сигары с обрезанными концами.

— Индийская черута, — пояснил он. — Стоит войти во вкус — ничего другого курить не сможешь. Однажды в Бангалоре мне подарили двадцать коробок таких сигар. Я так и не узнал, от кого они. «Господину Мортону Митчему от почитателя его таланта» — все, что было написано на бумажке. Почерк женский, разумеется. До сих пор пару коробок храню, вон там. — Он показал на очень большой и очень неприглядный чемодан. — С того дня так и таскаю за собой эти коробки. Правда, без сигар, ха-ха! — Похоже, у него действительно не было сигар в запасе: та, которую он сейчас прикуривал, уже явно использовалась не раз. Мортон Митчем стал укладывать банджо в футляр.

— Ты музыкант? — спросил он Иниго.

— Иногда играю на пианино.

— Профессионал? — Он приподнял кустистые брови.

— Нет, самый посредственный любитель.

— Эх, жалко! — Мистер Митчем опустил брови, но не удосужился объяснить, что его расстроило.

Иниго вдруг вспомнил про шоколад и печенье, которые собрала для него Дейзи Калландер, вытащил их из рюкзака и угостил остальных.

— Да ты настоящий путешественник, труппер и друг! — одобрительно вскричал мистер Митчем, аккуратно затушив сигару и угощаясь печеньем. — Дайте мне печенье, шоколад и пару бутылок виски, лучше ржаного — я горы сверну! Выдержу метель, кораблекрушение — что угодно! Однажды я две недели жил на одном печенье и виски — как сейчас помню, дело было на Черных холмах между Вайомингом и Южной Дакотой…

— Южная Дакота! — восхищенно вскричал Иниго. Он ничуть не усомнился в словах мистера Митчема, поскольку Южную Дакоту нельзя просто выдумать или откопать у себя в голове — там надо побывать.

— Да, Южная Дакота. Нас было двое. Как бишь звали моего приятеля? Ах да, Ширман! Он был бывший уэслианский пастор, держал закусочную в Денвере. В том году, помню, выдалась самая суровая зима за сорок лет. И мы ее пережили.

— Съешьте еще печенья, — воодушевленно предложил Иниго.

— Спасибо, мой мальчик, обязательно съем. Конечно, виски у нас было хоть отбавляй. Ты можешь подумать, что виски не очень-то хорошо пить вприкуску с печеньем и шоколадом, но поверь мне на слово: это нечто! Если у тебя есть фляжка, попробуй.

— Увы, нету.

— Всегда носи с собой фляжку, — строго наказал ему мистер Митчем и повернулся к железнодорожнику, уплетавшему огромный сандвич: — Как насчет обещанного чая, начальник?

Тот пробормотал что-то в сандвич. По всей видимости, он не горел желанием угощать чаем второго гостя.

— А вас, случайно, не Гарри Бриггс зовут? — спросил Иниго.

Его действительно звали Гарри Бриггс; с восторгом признав этот факт, он расспросил Иниго, откуда тот знает его имя. После рассказа о водителе грузовика Гарри Бриггс сразу проникся симпатией к молодому человеку, и тот почувствовал себя едва ли не коренным даллингемцем. Круглое красное лицо железнодорожника просияло от мысли о тесном мире, и он пошел заваривать чай.

Мистер Митчем закрыл футляр с банджо.

— Это так, маленькое хобби, — беззаботно сказал он, хлопнув по крышке. — Но весьма полезное. Какие я, бывало, вечера закатывал! «Пригласите Мортона Митчема, пусть сыграет на банджо», — говорили люди. Играл в резиденциях, на званых ужинах, все дела… В свое время я выступил перед дюжиной колониальных губернаторов. Чуть на руках меня не носили, ей-богу! Все, кроме старого лорда Стенненфилда.

— А он что? — спросил Иниго. — Бездушный?

— Глух, как тетерев! Пальни у него под ухом медная пушка, он бы и ее не услыхал. Зато такого игрока в бридж во всей Александрии не сыщешь. Его хлебом не корми, дай в бридж сыграть. «Подать карточные столы!» — заорал он прямо посреди моего выступления. Ну, я и ушел. С Мортоном Митчемом так нельзя.

— Правильно, — пробормотал Иниго. — Вы настоящий артист, сэр, я это сразу понял. — Он отсалютовал ему плиткой шоколада.

— Да, все так говорят. Один губернатор даже просил меня давать ему уроки. Я назову его имя, но вы, джентльмены, имейте в виду: это строжайшая тайна. — Он сурово глянул на Гарри Бриггса — тот стоял разинув рот, с чайником в руке. — Его звали сэр Элкин Пондберри. «Черт подери, Митчем! — сказал он мне. — Ты просто обязан научить меня играть на этой штуке». «Весьма польщен, сэр Элкин, — ответил я. — Но, увы, ничего не выйдет». «Выйдет, черт подери!» — крикнул он. «На это уйдут годы», — говорю. А он: «Стало быть, останешься здесь! Не сойти мне с этого места, Митчем, если ты меня не научишь!» А я: «Не выйдет, сэр. Сегодня вечером отплываю в Бангкок». Пришлось ему сдаться. Зато я рассказал ему про Стенненфилда (им скоро предстояла встреча в Сингапуре) и научил, как собрать четырех тузов и четырех королей. «Будь я проклят, если ты не гений, Митчем! — заявил он, когда набил руку. — Испытаю этот приемчик на Стенненфилде». Он и испытал. Потом по всем клубам об этом судачили — слух аж до Гонконга дошел, где я тогда выступал.