Джон Пристли - Добрые друзья

— Ах, не уходите, мисс Трант! — взмаливается Сюзи.

— Почему?

— Ну, если вы уйдете, то и мне придется уйти, и хоть я сама приустала, очень не хочется пропустить что-нибудь интересное!

— Я бы тоже пошла спать, Сюзи, — говорит ей мисс Лонгстаф.

— Ну и ладно! — восклицает ее подруга. — Пойдемте, дамы, а господа пусть сидят, покуда их не выгонят. Так и вижу, как они будут тут чваниться и выставляться, «хо-хо-хо» да «хе-хе-хе» — вот ведь воображалы! Мужчины попросту смешны, — подытоживает она и вздергивает подбородок.

— Чем тверже ты придерживаешься такого мнения, милочка, — говорит ей миссис Джо, — тем скорей добьешься успеха. — С этими словами почтенная дама поднимается и сообщает мужу, что ему надлежит выпить еще один стаканчик, не больше, и через полчаса пойти домой. Затем все четыре представительницы прекрасного пола отбывают.

А господа, рассевшись беззаботно и привольно, как всегда бывает после ухода дам, действительно начинают выставляться и тянуть «хо-хо-хо» и «хе-хе-хе». За этим занятием Иниго обнаруживает, что Джерри Джернингем, элегантный и неотразимый юноша с удивительным акцентом, беззаветно и почти героически преданный своему ненадежному ремеслу, твердо вознамерившийся стать гвоздем программы и либо вскорости увидеть свое имя на электрических вывесках, либо умереть, — невероятно славный человек. А мистеру Окройду открывается, что Джо, который сразу показался ему дельным малым, не только любит на досуге выкурить трубочку «Старого моряцкого» (и пропустить кружку пива, само собой), но и питает столь же сильную страсть к футболу (маленький Джордж, живущий в Денмарк-Хилле, вскоре проявит себя на этом поприще — к вящему удивлению родных). Джимми Нанн и Мортон Митчем обнаруживают, что оба помнят всех «профи», которые когда-либо стяжали лавры, выбыли из строя, подались в антрепренеры или открыли где-то неплохую пивную. Миссис Тидби появляется вновь, выражает надежду, что ее гости всем довольны, напоминает еще разок, что ее предупредили слишком поздно, и многозначительно смотрит на часы. Престарелый официант зевает, бесцельно двигает туда-сюда стаканы, а потом приносит на мокром подносике сдачу. При просьбе оставить ее себе он едва заметно улыбается и еще раз зевает. Гости выходят на безлюдную улицу и на минуту останавливаются, чтобы со смутной угасающей иронией взглянуть на полупрозрачные облака и мягкие звезды за ними.

— Тебе в мою сторону? Вот и славно. Спокойной ночи, мальчики. Спокойной ночи, старик. Бывайте!

Следующие несколько дней Иниго, казалось, не сходил с импровизированной сцены концертного зала Роусли и без конца колотил по клавишам древнего «Бродвуда». Две клавиши, первая «соль» в дисканте и «ре» в басах, завели привычку застревать, и уже к концу первого дня Иниго так близко познакомился с этими нотами, что каждая зажила для него собственной жизнью, и он часами напролет спорил с двумя упрямыми желтыми человечками — Тидлибимом и Тудлибомом, как он их прозвал. Запястья и руки начали отваливаться примерно к полудню пятницы, а потом — хотя воскресенье был выходной — так болели, что в конце концов Иниго перестал обращать на это внимание. Что бы ни делали «Добрые друзья» — пели песенки, дуэты, трио или исполняли одиночные номера, — Иниго трудился не покладая рук. А когда они бросали петь и начинали танцевать, трудиться приходилось еще больше. Об отдыхе он мог только мечтать. Каждый артист труппы гордился своим обширным репертуаром, который назывался у них «багажом», и время от времени каждый хотел пройтись по нему с новым пианистом — вскоре Иниго становилось дурно при одном слове «багаж».

— Я и не догадывался, что на свете осталось столько грязных потрепанных нот, — пожаловался он мисс Трант, продираясь сквозь багаж мистера Нанна. Его ноты были самыми грязными, старыми и потрепанными из всех. Большая часть его песен сообщала публике, что их исполнитель — полисмен («Я по улице хожу и порядок сторожу. Ведь я — полисмен — пум — да, я — полисмен!»), почтальон, официант или еще какой-нибудь забавный общественный персонаж. Многие из них были написаны от руки, да еще с карандашными пометками вроде «Здесь пауза, топаю ногами». К счастью, для Джимми музыка не имела большого значения: слух и голос у него отсутствовали. Он останавливал Иниго в самых неожиданных местах и делился с публикой воспоминаниями о злом отце или в мельчайших маловероятных подробностях описывал день своей свадьбы. В самом деле, связь между его пением и музыкой была столь неуловима, что он успел пропеть все слова полицейского под аккомпанемент, предназначенный для почтальона, пока они с Иниго заметили ошибку.

— Приходится петь старье, мальчик мой, — сказал Джимми, осторожно убирая с пюпитра рассыпающиеся на части нотные листы. — Нынче толковых шуточных песен не пишут, поверь моему слову.

Иниго был готов согласиться, что эти шедевры написаны давным-давно. Он только надеялся, что успеет вызубрить их наизусть, пока ноты не рассыплются в прах.

Багажи Брандитов были в лучшем состоянии, чем багаж Джимми. Исполняли они в основном баллады, отпечатанные по всем правилам на приличной бумаге, зато сами репертуары оказались значительно больше, особенно репертуар миссис Джо. Ее чрезвычайно пухлую папку украшали алые печатные буквы: «Мисс Стелла Кавендиш».

— Ни в одной странствующей труппе вы не найдете артистки с таким богатым и шикарным багажом, — гордо заявила миссис Джо.

Однако играть весь ее багаж не пришлось: Иниго прекрасно читал с листа, а баллады и вовсе щелкал как орешки. Сверкая глазами и колыхая грудью, миссис Джо мелодично велела сыну вести себя хорошо; пожаловалась, что розы ее сердца уж впредь не зацветут, как розы в цветнике; велела красному солнышку катиться на за-апад; дождалась возвращения некоего Энгуса Макдональда из загадочного похода на чужбину; попрощалась с листвой, деревьями, поцелуями в лоб и практически всем на свете и заявила, что должна немедля уехать на море. Исполнив таким образом полдюжины своих самых ярких номеров, миссис Джо объявила, что не просто довольна новым пианистом, а восхищена, отерла лицо одной рукой, другой похлопала Иниго по плечу и сказала, что у него прекрасное чутье, талант, душа, и вообще он — находка.

— Вы идеально мне подходите, мистер Джоллифант! — тепло воскликнула она и попросила присутствующих с ней согласиться. Иниго, который все это время тайком посмеивался над своей чересчур воодушевленной игрой, искательно огляделся по сторонам: мисс Сюзи Дин смотрела на него холодным отстраненным взглядом. Похвалы недалекой певуньи тут же показались ему неуместными. Он виновато покосился на Сюзи — мысленно он называл ее просто Сюзи, — но юная леди вздернула подбородок выше обычного и отвернулась. Иниго пришел к выводу, что не такой уж он талантливый молодой человек, каким себя полагал.