Джон Пристли - Дядя Ник и варьете

— Вы очень милый. Только не обижайтесь на Томми. С ним сегодня очень трудно. — Из зала донесся взрыв смеха. — Слышите? Ему уже, наверно, лучше. Мне пора на выход. — Ее рука коснулась моей, и она исчезла.

Я не стал смотреть скетч, несмотря на все свое восхищение Томми Бимишем, потому что был озадачен и подавлен, и настроение у меня пропало. Из зала доносился громкий хохот, но мне не стало веселее, пока я не повернул за угол и не спустился по лестнице к служебному выходу. Сисси Мейпс ждала там с довольно жалким видом. Увидев меня, она просияла и сразу же начала болтать о нашем номере.

— Ты не поверишь, как я рада, что этот Хислоп уходит. Он меня не любит, потому что я ему с самого начала объяснила, что я ничем таким не занимаюсь… ну, ты понимаешь… Так что если он может мне подложить свинью на сцене, то непременно это сделает — он коварный и злой, как дьявол. А с Сэмом и Беном у тебя хлопот не будет, на них можно положиться. Они только и знают что свою работу да скачки. Барни, конечно, другое дело — он же карлик. Я с ним хлебнула горя, было дело… Только я Нику никогда не жаловалась. С Барни надо держать ухо востро. Дик. Он человек ненадежный, особенно когда хлебнет лишнего! Я думаю, у него не все дома, но что с него спрашивать, с бедняги. И ведь у них вроде бы не существует женщин. Мужчин-карликов я сколько раз видела, а вот женщин — никогда. Я выступала в одной программе, так их там было шестеро — такой фарс с драками, и все злые-презлые, шагу ступить нельзя было. Ну, вот и Ник. Правда же, сразу видно, что это человек стоящий, не мелюзга какая-нибудь?

Да, без сомнения, в своем необъятном пальто, белом шелковом шарфе и черной шляпе «трильби», чуть сдвинутой набок, он выглядел весьма внушительно, хотя, пожалуй, и несколько театрально.

Четверть часа спустя мы ели пирог с мясом и гренки с сыром и пили шампанское в задней комнате их берлоги, увешанной подписанными фотографиями звезд варьете и заставленной тяжелой мебелью. В камине бушевал жаркий огонь, от которого некуда было деться. Когда дядя Ник закурил сигару, а я вытащил трубку, Сисси, раскрасневшаяся и возбужденная, начала:

— Ну, Дик, теперь ты должен нам рассказать, что ты почувствовал в свой первый день в варьете…

— Ничего он не должен, — сказал дядя Ник. — Иди-ка ты спать, девочка.

— Ну, Ник, почему?

— Не спорить. Марш!

Она медленно встала, безвольное хорошенькое личико сморщилось, казалось, она вот-вот расплачется — и без единого слова выскользнула из комнаты. Дядя Ник налил себе шампанского и добавил немного в мой стакан. Потом он насмешливо взглянул на меня.

— Я читаю твои мысли, как открытую книгу, малыш. Бедная маленькая Сисси! Старый грубиян Ник! Так ты говоришь про себя, а?

— Знаете, дядя, должен сказать, вы с нею слишком уж суровы…

— Давай сразу же внесем ясность, малыш. Сисси Мейпс получила лучшую работу в своей жизни. Такой у нее никогда не было и никогда больше не будет. Я плачу за ее стол и квартиру, так что четыре фунта в неделю, которые она получает, — это, в общем-то, для нее карманные деньги. Она живет как у Христа за пазухой. Умом не блещет. Когда слушает меня разинув рот, то половины из того, что я говорю, не понимает. И я ее держу не из-за того, что у нас там бывает наверху. Хотя это тоже сойдет, но у меня бывали много лучше. А соль-то вся в том, что в своем индийском наряде она выглядит вполне хорошо и совсем не худышка, а на самом деле у нее такие тонкие кости, что она может уместиться в половине пространства, которое ей вроде бы требуется. А если она этого не сможет, я ее мигом выкину из номера. И наверху она тоже не останется. Только предупреждаю тебя, малыш, мне объедки не нужны. Так что ты тут держись подальше.

— Меня незачем предупреждать, дядя Ник. Во-первых, мне это неинтересно…

— Не зарекайся. Пока она за тебя не принялась. Но дай срок. Ты хорошенький, а со мной ей, ясно, чего-то не хватает. И потом, они все чувствительные. Да, скоро она сделает первую попытку. Ну, что скривился, Ричард? Привыкай смотреть жизни в глаза, даже когда это противно. Ты считаешь меня жестоким человеком?

— Я только сказал…

— А так оно и есть. Я прошел нелегкий путь. Сначала надо было стать хорошим механиком и выучиться нескольким фокусам. Потом пришлось уговаривать старого немца-иллюзиониста Краузера, который выступал с индийским номером под именем Бимба-Бамба, взять меня к себе; это уже после того, как я ему починил кое-что, когда он выступал в браддерсфордском «Паласе». С виду он был славный старикан, а на деле оказался эксплуататор и сукин сын, и я целых три года на него работал, пока его не хватила кондрашка. Потом торчал в подвале в Клапеме, сидел на хлебе с маргарином да на чае, придумывал новый номер и просиживал штаны у антрепренеров. Нелегко карабкаться в гору. Но это еще не все. Бродячая жизнь в варьете может легко стать очень грязной жизнью. Попадаешь сюда человеком, а выходишь как раздавленное яйцо. И все из-за женщин. Понятно, без них не обойтись, так уж мы устроены, — а они все стараются сгладить, да только запутывают, и единственный способ держать их в руках — это быть с ними покруче.

— Разве вы при этом ничего не теряете?

Он посмотрел на меня поверх сигары с искренним презрением.

— Ты только что вылупился, малыш. А я привык шевелить мозгами и сам о себе заботиться. Чего и тебе желаю. Конечно, большой популярности на этом не заработаешь. В отношении меня ты это, наверное, уже понял. Я говорю не о популярности у публики, а у наших милых друзей-артистов.

— Да, дядя Ник, они, кажется, вас не слишком любят. — Я мог бы добавить, что тут я тоже ему не слишком симпатизирую, но промолчал.

— Они знают, что я их в грош не ставлю, малыш. Наверно, если бы я выступал на этой сцене не с иллюзионным номером, а с чем-нибудь еще, я презирал бы самого себя. Ничего удивительного, что многие из здешней братии допиваются до белой горячки. Когда столько лет прикидываешься, что ты глупее даже этих недоумков из зрительного зала, так сам себе опостылеешь. Но я умнее публики. И потом я честный иллюзионист. Я хочу сказать, я откровенно делаю все для развлечения публики, не то что эти фокусники в Вестминстере, Уайтхолле и в Сити, лицемеры чертовы! Но конечно, большинству людей — особенно англичанам — хочется, чтобы их обманывали. Они сами готовы тебе помогать. А ну-ка посмотри — ты этого, кажется, не видел, — вот где чистая работа.

Он вынул металлическую трубку дюйма в три длиной и запихал туда окурок своей сигары вместе с пеплом. Потом он навинтил на трубку крышечку, положил ее на стол, ухмыльнулся и сказал:

— Фокус-покус! Можешь отвинтить крышечку и найти сигару и пепел. — И конечно, там уже ничего не было, а когда я перевернул трубку, из нее выкатилось множество позолоченных шариков.