Джон Пристли - Дядя Ник и варьете

Позже, в ту же ливерпульскую неделю, я попробовал сделать с Лили набросок тушью. Она позировала очень величественно, словно младшая принцесса перед академиком живописи. Это происходило в гостиной ее номера в «Адельфи». (В отличие от дяди Ника, скуповатого уроженца Западного Рейдинга, Лили любила сорить деньгами. Правда, я понял, что они с Мергеном зарабатывали еще кучу денег на издании своих песенок.) Мергена в это время не было — наверное, он замышлял какие-нибудь козни, но в середине сеанса, к моему неудовольствию, резво вбежал Альфред, который на этот раз имел не такой глупый вид, потому что его глаза туманились подозрением.

— Здрасьте! Здрасьте! Что здесь происходит?

— Лили исполняет танец семи покрывал, — объяснил я. — А я чищу велосипед.

Лили хихикнула.

— Не говори глупостей, Альфред. И ступай прочь.

— Я не говорю глупостей, это все он. Но посмотреть-то я могу? — И в доказательство того, что он может посмотреть, он взглянул через мое плечо. — Ну-у, по-моему, это вовсе не похоже.

— По-моему, тоже. — Я встал, разорвал рисунок на четыре части и огляделся в поисках корзины для бумаг.

Лили страшно разъярилась, но не на меня, а на Альфреда. Однако не взорвалась — она была не из тех, кто взрывается, — а подошла к нему и процедила сквозь зубы:

— Смотри, что ты наделал, дерьмо собачье. Пошел вон и чтоб духу твоего здесь не было.

— Ну что ты, Лили, — запротестовал он. — Я же ничего плохого не хотел сказать. Да в конце концов кто он такой? Какой-то молодой нахал…

— Я что сказала? Пошел вон и не смей показываться мне на глаза.

Я стал укладывать рисовальные принадлежности. Она подошла ближе и молча смотрела, пока я не закончил. Потом тихо сказала:

— Он иногда меня до бешенства доводит, хамская рожа. Но он купается в деньгах и тратит их не глядя. Он вам может быть полезен так же, как и мне. Не надо было рвать этот рисунок, Дик. У вас плохой характер, дружок.

— Нет, Лили. — Я усмехнулся. — Если говорить правду, этот набросок все равно никуда не годился. Иначе я не порвал бы его даже ради дюжины Альфредов.

— Вы попробуете еще раз? Хотите, я скажу, чтобы нам принесли чаю? Я всегда пью чай в это время.

При официанте, явившемся на звонок с чаем, сандвичами и сладким пирогом, она говорила о нашем номере, который смотрела из ложи, расхваливала дядю Ника и задавала мне разные нейтральные вопросы о нем. Но как только мы остались одни, она взглянула на меня с полуулыбкой, не вязавшейся с ее голосом примерной тихони, и сказала:

— Вы слышали, как назвал вас Альфред — молодым нахалом. Вы и вправду такой, Дик?

— Не совсем. Но я понимаю, что он хотел сказать.

— Я хочу, чтобы вы мне кое-что рассказали, — проговорила она тихо. — Я хочу, чтобы вы подробно, во всех подробностях рассказали мне, что у вас было с этой актрисой… как ее… Джули Блейн. — Глаза ее стали зелеными и светились нетерпением, рот приоткрылся, а кончик длинного носа чуть-чуть задрожал (хотя, может быть, это мне показалось), и вид был как у помешанной. — Расскажи мне все. Ну?

Наверное, я побагровел. Я затряс головой и пробормотал, что не могу и не хочу ей рассказывать. Не забудьте, что, хоть она и изображала из себя маленькую девочку, она была почти на восемь лет старше меня, знаменитая звезда, которая пела такие популярные песни, что их распевали в сотнях баров перед закрытием. Мне было неловко и немного противно, но я не решался резко оборвать ее.

Она наклонилась вперед и приложила холодную руку к моей щеке.

— Наверное, я поторопилась, дорогой, да? Ну, тогда позже, когда мы будем настоящими друзьями. Ты, должно быть, думаешь, что у меня уйма друзей, но на самом деле ничего похожего. А у тебя?

— У меня тоже. И в этот раз их едва ли прибавится. Нынешняя поездка наводит на меня тоску. У нас неважная компания.

— Ты мне не сказал ничего нового, дорогой. Я очень разборчива, — продолжала она с фальшивой светскостью, которая напомнила мне Сисси, когда та хотела выглядеть настоящей леди, — очень разборчива, правда. Я держусь приветливо, не задираю носа — мол, я звезда и всякое такое, — но чтобы я хоть раз была в настоящей дружбе с теми, кто выступает со мной вместе, — спроси Отто Мергена. Он тебе скажет, как я требовательна.

— А каков сам Мерген? Мне очень любопытно узнать.

— Не одному тебе, дорогой. Отто таинственный человек. Мы с ним уже пять лет, и все еще я знаю о нем очень мало. Когда мы встретились, он выступал в музыкальном номере вместе с одной немкой, которая весила, наверное, больше ста килограммов. И вот однажды вечером, когда они играли в Айлингтоне в театре «Коллинз», она упала и умерла, — если собираешься умирать, то сцена такое же подходящее место, как и всякое другое, — и тогда он уговорил меня взять его к себе. Ты его слышал. Он может убедить кого угодно, в чем угодно… он образованный человек… и потом у него такой приятный голос, ты не находишь?

— Нет. По-моему, он слишком тихий и елейный.

— Это потому, что ты с севера. А кроме того, ты, наверное, ревнуешь. Но я не сплю с ним.

— Я так и не думал, Лили.

— Многие так думают. Прямо не говорят, но у них на лице написано. В том числе и у твоей подружки Сисси или как ее там, правда, сразу видно, что она не большого ума. Я тебе скажу одну вещь про Отто Мергена. И советую не пропускать мимо ушей. Что бы ты ни делал, не порти с ним отношений.

— Почему? А иначе что будет?

— Не знаю. Не знаю, каким образом. Но всегда случается что-нибудь скверное. Это святая правда, Дик. Я уж сколько раз своими глазами видала. Так что лучше не говори и не делай ничего такого, что бы его задело. Он очень обидчивый. Будь осторожен, дорогой, вот и все. Если можешь, подружись с ним.

Я чуть было не брякнул, что скорее подружусь с крокодилом. Но удержался и сказал только, что мне пора идти. Я уже подхватил ящик с рисовальными принадлежностями, как вдруг она подошла ко мне вплотную, поглядела на меня пристально и сказала своим тоненьким голоском:

— По-моему, ты нравишься Отто. И он знает, что ты нравишься мне. В следующий раз, когда придешь меня рисовать, мы запрем дверь, и никакой Альфред сюда не ввалится. Постой, не двигайся.

Я только успел заметить, что глаза у нее снова позеленели, а кончик носа, кажется, задрожал, хотя за это не поручусь, — и она слегка сжала мое лицо в ладонях. Я думал, она хочет поцеловать меня, но она просунула язык мне в рот, а руки ее скользнули вниз по моим бедрам. Я не ожидал и не хотел ничего такого, но мои руки сами собой потянулись обнять ее, и тогда она отскочила прочь.

— Ах ты, распутный мальчишка! — Она это не просто сказала, а как-то сердито выкрикнула, и вид у нее был и в самом деле безумный. И раньше, чем я успел захлопнуть за собой дверь, я услышал вслед несколько слов, весьма неожиданных в устах популярной исполнительницы английских сентиментальных песенок. Благополучно выбравшись в коридор и с облегчением убедившись, что я не забыл второпях свой ящик, я некоторое время вытирал лицо и убеждал себя, что все это мне не померещилось.