Джон Пристли - Сэр Майкл и сэр Джордж

— Да, в известных границах.

— Почему же упускать такую возможность, когда вам сейчас надо заботиться о том, чтобы оправдать свое существование?

— Потому что я отказываюсь участвовать в бессмысленной игре, милый мой Джонс. Я видел эту пьесу, и, по-моему, это претенциозная, скучная чепуха.

— Берд думает иначе.

— В театральных делах Берд вообще думать не умеет. У него нет ни малейшего вкуса. Просто любит сидеть в театре и смотреть, как зажигается и тушится свет рампы.

— Зачем же было выбирать такого для театрального отдела?

— Работает он много, а у нас выбора нет. Любой человек с настоящим театральным чутьем и вкусом может заработать куда больше, чем мы в состоянии платить. Если бы я считал, что у Комси есть будущее, я бы попытался найти кого-нибудь на его место, вероятно, женщину. Настоящие театралы в нашей стране именно женщины. А много ли у нас женщин, которые могут сказать другим женщинам, что им надо смотреть?

— Тоже верно, Стратеррик. Но почему вы думаете, что у Комси нет будущего?

— Бросьте! Иначе зачем бы вам сюда являться! Вы и есть письмена на стене!

Джонс отрывисто рассмеялся, словно залаял морской лев.

— Вас ничем не проймешь, как видно. Не то что бедного Джорджа Дрейка, который до того путается и теряется, что мне неловко.

— Чепуха! Вам это только приятно. А мне надо бы тревожиться гораздо больше, чем Дрейку: ведь он как-никак на государственной службе. А я — нет, и если Комси распадется, я останусь на мели. Правда, половину наших средств составляют частные пожертвования, но если прекратится дотация Министерства финансов, то Комси окажется несостоятельным. Но почему-то, не могу объяснить почему, мне решительно все равно. Я должен был бы огорчаться по многим причинам, а вот не огорчаюсь — и все. Так что вы, милый мой Джонс, можете рассказать мне все, что с нами будет. Обещаю не стонать и в обморок не падать.

— Можете не верить, — сказал Джонс, — но мне в вас больше всего нравится то, что вам на все плевать. Легче дышится.

Он опять попробовал виски, кивнул и улыбнулся.

— Говоря откровенно, и Дискус, и Комси будут ликвидированы, — сказал он негромко. — Это решено уже несколько месяцев назад. Мне было приказано проверить организационные методы, штаты и так далее. Создается большой новый отдел искусств при Министерстве просвещения. Глава будет считаться заместителем министра. Оклад как будто около четырех с половиной тысяч фунтов. Разумеется, я это место не держу в кармане. Но меня просили кого-то рекомендовать. Как насчет вас?

Сэр Майкл допил виски, медленно выдохнул воздух, словно тяжело вздыхая.

— Вы очень любезны, Джонс. Мне бы схватиться за ваше предложение руками и ногами. У меня впереди ничего нет. Буду, наверно, читать лекции по истории искусства в университете, где-нибудь у черта на рогах, сто двадцать пять миль от железной дороги. Но даже если и так, даже если в области искусства можно сделать очень многое, чего я и не пробовал, все же мне эта работа ни к чему. Мне ни к чему пост на уровне заместителя министра. Мне ни к чему сидеть там, где люди готовы наложить в штаны при мысли о запросе в парламенте. Я не тот человек, какой вам нужен, Джонс. Но за то, что я спас вашу шею от веревки, сделайте мне одолжение. Постарайтесь, чтобы никто из наших служащих, да, кстати и из служащих Дискуса, не вылетел на улицу с женой, тремя детьми и заложенным домом. Они делали, что могли, хотя работа по большей части была идиотская.

— Не могли бы вы вкратце написать для меня все это? И мне помощь, и всем им будет польза. Дрейк ничего написать не может, потому что он никогда не понимал до конца, чем именно он занимается. Придется вам потрудиться, Стратеррик.

— Хорошо, значит, написать вкратце. — Сэр Майкл посмотрел на часы. — В половине седьмого у меня свидание в баре. Вам будет интересно узнать, что тут дела театральные. С неким Кемном, вы его вряд ли знаете, он, наверно, единственный бродяга на государственной службе, и еще с каким-то жуликом-антрепренером, и наконец, что хуже всего — с семейкой из шести человек, по фамилии О'Мор, это какие-то бродячие актеры из Западной Ирландии. Речь идет о том, чтобы выпустить этих диких ирландцев на публику в театре «Коронет». Ну, конечно, мы там и выпьем.

Все знакомые И. Б. К. Т. Н. Джонса, наверно, поклялись бы, что такого выражения лица у него быть не может, но оно явно стало мечтательно-грустным.

— А мне никак нельзя туда с вами? — спросил Джонс.

— Почему же, конечно, можно, если будете хорошо себя вести, мой мальчик.

В такси, которое больше стояло, чем шло, Джонс сказал:

— Вот что я хочу у вас спросить. Взялись бы вы руководить частной организацией в помощь искусству, если бы дело было поставлено на широкую ногу, а вам в известных пределах предоставлена свобода?

— Конечно, взялся бы. Это единственная большая работа, на какую я гожусь, и по образованию, и по опыту, и по характеру. Но если речь идет об одной из этих американских организаций, ничего не выйдет. Я не умею ладить ни с американскими богачами, ни с американскими учеными. Они совершенно ошибочно считают меня легкомысленным, а я не выношу их напыщенного пустозвонства.

— Нет, тут средства идут со Среднего Востока, а не со Среднего Запада, — сказал Джонс и, помолчав, добавил: — Скажу вам под большим секретом, Стратеррик. Речь идет об одном из нефтяных магнатов, фантастическом богаче. Он учился здесь, кажется, в Харроу и Кингс-колледже, в Оксфорде, и очень хочет сделать что-нибудь для Великобритании. И ему приспичило создать огромнейшую организацию для процветания этого проклятого искусства. К нам уже обращались его юрисконсульты, поскольку тут вопрос финансовый. Я сам виделся с ним лично и думаю, что он серьезно отнесется к моей рекомендации. Может быть, вы о нем уже слышали — это принц Агамазар.

— Бог мой, опять тысяча и одна ночь! Какой он?

— Да как будто очень славный малый. Молодой, лет около тридцати, держится отлично, очень красив — такая броская, восточная красота, очень щедр, не то что другие богачи, женщины, конечно, сходят по нему с ума.

— Конечно, конечно, как же иначе! Алмаз чистейшей воды, а не мужчина! Значит, женщины по нему сходят с ума, так?

— Да, все, кого я знаю. Моя жена, например…

— Ваша жена не в счет. Нет, нет, я не хотел вас обидеть. Наверно, он всех вас, вместе с вашими женами, накормил сказочным обедом: черная икра — столовыми ложками, шампанское льется, как лимонад, прекрасные манеры, швыряется миллионами…

Сэр Майкл мрачно замолчал и задумался. Такси стояло у выезда на Пиккадилли. Они переехали площадь, но оба молчали.

— Принца Агамазара в Лондоне нет, — сказал наконец Джонс, — но он может вернуться в любой день, как мне сказали. Может быть, позвонить ему или попросить моего шефа послать ему письмо, а лучше и то, и другое? Сможете вы тогда зайти к нему в отель «Кларидж», поговорить про эту его организацию?