Гюстав Флобер - Мемуары безумца

На ней было белое платье с короткими рукавами. Опершись локтем на подоконник, касаясь пальцами рта, она, казалось, вглядывалась во что-то невидимое внизу. Черные волосы, гладко уложенные и заплетенные на висках, блестели как вороново крыло. Она склонила голову, несколько выбившихся из прически прядей мягкими кольцами вились на шее. Красные кораллы украшали золотой изогнутый гребень.

Заметив меня, она вскрикнула и вскочила. В первую минуту меня ослепил блеск ее глаз, и я опустил голову, а когда смог поднять взгляд, то увидел перед собою чарующе прекрасное лицо.

Казалось, одна изящная линия, начинаясь прямым пробором в ее волосах, спускается между высокими дугами бровей, очерчивает тонкий нос с трепещущими, изящными, как у античной камеи, ноздрями, проходит ровно посередине яркой верхней губы, затемненной едва заметным пушком, а ниже — белая округлая шея, и видно, как под тонкой тканью дышит грудь. Так она стояла передо мной, в свете проникавшего сквозь желтые шторы солнца, и золотистое сияние оттеняло белизну ее платья и темный цвет волос.

Наконец она улыбнулась, едва ли не с нежным участием, и я приблизился. Не знаю, что она сделала с волосами, но они благоухали так, что душа моя таяла в ароматной истоме, словно спелый персик во рту.

— Ну что же вы? Входите!

Она опустилась на обитое серой рогожкой канапе и прислонилась спиной к стене. Я сел рядом, она взяла меня за руку, ее ладонь была горячей. Мы долго смотрели друг на друга и молчали.

Никогда еще я не видел женщину так близко. Ее красота окутывала меня, рука касалась моей руки, складки платья падали мне на колени, горячее бедро обжигало, я ощущал ее тело рядом с собою, разглядывал ее плечи и голубые жилки на висках.

— И что же? — спросила она.

— И что же? — откликнулся я с деланным весельем, стремясь стряхнуть это гипнотическое очарование.

Но тут же я замолчал, пожирая ее глазами. Не сказав ни слова, она протянула руки и прижала меня к себе в немом объятии. Тогда я обнял ее и, припав губами к плечу, с наслаждением выпил первый поцелуй любви, утоляя долгую юношескую жажду, а потом откинул голову, чтобы лучше видеть ее лицо. Блеск ее глаз опьянял, взгляд притягивал крепче, чем руки, я тонул в ее глазах, наши руки переплелись. Ее пальцы, длинные и тонкие, быстро и нежно гладили мою руку. Я легко мог сломать их, но сжимал крепко, чтобы лучше чувствовать.

Не помню теперь, что она шептала мне, что говорил я в ответ. Я надолго ушел в себя, подчиняясь ударам сердца, все больше с каждой минутой хмелел, новое чувство заливало душу, нетерпеливая дрожь желания и наслаждения охватила меня. При этом я был скорее печален, чем весел, и со всей серьезностью захвачен возвышенным священнодействием. Она привлекла мою голову к себе на грудь, нежно, словно боялась причинить боль.

Одним движением она спустила с плеч рукава, платье скользнуло вниз. Корсета не было, рубашка распахнулась. У нее была великолепная грудь, на ней хотелось умереть, задыхаясь от любви. Она устроилась у меня на коленях с естественной грацией сонного ребенка. Я любовался ее чистым профилем. Прелестно изогнутая складка подмышкой казалась улыбкой ее плеча. Она приклонилась ко мне, словно устала, и платье пышными волнами спускалось на пол. Девушка напевала вполголоса печально и томно, глядя куда-то поверх меня. Я вынул гребень из ее прически, волосы упали темной волной, окутав ее до самых бедер. Я погружал руки в струящиеся локоны, зарывался в них лицом, окунался в них головой, как в водопад, и в сердце была острая грусть. Любуясь ею, я то разделял ее волосы на две большие пряди и перебрасывал их вперед, прикрывая грудь, то собирал в высокий узел, чтобы видеть затылок и изящный изгиб нежной шеи. Она безвольно повиновалась мне.

Внезапно она освободилась из моих объятий, перешагнула через платье и с кошачьим проворством, прыгнула на кровать.

Ноги ее утонули в перине, кровать скрипнула, быстро откинув покрывало, она легла и протянула руки, призывая меня. Простыни, казалось, еще не остыли от чужой страсти.

Нежные влажные ладони скользили по моему телу, поцелуи обжигали щеки, губы, глаза, и я замирал от наслаждения под этими беглыми ласками. Откинувшись на спину, она вздохнула, насмешливо и сладострастно взглянула на меня из-под опущенных ресниц, оперлась на локоть, перевернулась на живот и поболтала ногами в воздухе. В ее движениях была кокетливая прелесть и невинная грация. Наконец, глубоко вздохнув, она доверчиво отдалась мне… Подо мной трепетало горячее тело, я тонул в наслаждении, губы приникли к ее губам, пальцы сплелись, единая дрожь, единое объятие соединяло нас. Я упивался ароматом ее волос, ее дыханием и, казалось, умирал восхитительной смертью. Еще какое-то время я неподвижно лежал, прислушиваясь, как бьется сердце и стихает трепет взволнованных нервов, потом мне показалось, что все угасло и замерло.

А она… Она тоже молчала, застывшая, словно живая статуя. Темные пышные кудри окружали бледное лицо, томно упали руки, время от времени ее колени и бедра судорожно подрагивали, на груди еще розовели пятна от моих поцелуев, хриплый и жалобный стон вырвался из ее груди, такой, как бывает, когда всхлипывают во сне после долгих слез и рыданий. Вдруг я услышал, как она сказала себе: «Что, если, забывшись, ты станешь матерью?» Других слов я не запомнил. Закинув ногу на ногу, она покачивалась из стороны в сторону, словно в гамаке.

Она погладила меня по голове, игриво, как ребенка, и спросила, была ли у меня любовница. «Да», — ответил я. И так как она продолжала расспросы, добавил, что моя любовница была хороша собой и замужем. Ей хотелось знать, как меня зовут, как я живу, из какой я семьи.

— А ты, — спросил я, — ты любила?

— Любить? Нет!

И рассмеялась принужденным, смутившим меня смехом.

Она еще раз спросила, была ли моя любовница красивой, и, помолчав, продолжала:

— О, как она должна любить тебя! Как твое имя, ну, ответь же!

Я тоже хотел знать, как зовут ее.

— Мари, — ответила она, — но у меня было другое имя, дома меня звали иначе.

Что было дальше, я не помню, все это стало прошлым, воспоминания так поблекли!

Однако есть вещи, которые я вижу отчетливо, словно это было вчера. Ее комната, например. Я вижу ковер у кровати, вытертый посередине, кровать красного дерева с медным орнаментом и пологом из блестящего красного шелка. Полог шуршал, бахрома истрепалась. На камине стояли две вазы с искусственными цветами; между ними часы с маятником среди четырех алебастровых колонн. По стенам, там и тут, старые гравюры в темных деревянных рамках, изображающие купальщиц, сборщиков винограда, рыбаков.

И она! Она! Воспоминания о ней возвращаются ко мне, живые и отчетливые, я вижу ее черты с той удивительной верностью, какая бывает только в сновидениях, когда мы снова видим друзей, давно умерших, в той же одежде, слышим те же голоса, и это наводит ужас.