Фрэнк Маккорт - Прах Энджелы. Воспоминания

Я говорю ему, что с танцами покончено, и у меня в кармане шесть пенсов для миссис О’Коннор, которые положено пихнуть в рот негритенку, но я лучше пойду в «Лирик Синема». На шесть пенсов мы купим два билета, и еще останется два пенса на две плитки ириски «Кливз». Мы идем на «Всадников полынных прерий» и отлично проводим время.

Папа с мамой дожидаются меня у огня. Они спрашивают что мы разучили и как называются движения. Я уже показывал «Осаду Энниса» и «Стены Лимерика» - настоящие танцы. Теперь названия и танцы надо придумывать. В первый раз слышу про «Осаду Дингла», говорит мама, но если вы это разучили, то, пожалуйста, танцуй, и я пляшу по кухне, прижав руки к туловищу, сочиняя собственную музыку, диддли-ай-дай-ай, дай-ай-диддли-ай, дую-дую, папа с мамой хлопают в такт шагам. Отличный танец, говорит папа, из тебя выйдет знатный танцор, и мужчины, которые умерли за нашу страну, смогут тобой гордиться. Не густо за шесть пенсов, говорит мама.

На следующей неделе идет кино с Джорджем Рафтом, а еще через неделю ковбойский фильм с Джорджем О’Брайеном. Дальше Джеймс Кэгни, и я Билли провести уже не могу, потому что мне кроме ириски “Кливз” хочется еще плитку шоколада. И вот, я смотрю кино, все отлично, но вдруг во рту чувствую жуткую боль - у меня зуб выпал и залип в ириске, и боль просто дикая. Но все-таки я не могу допустить, чтобы конфета пропала напрасно: я выковыриваю из нее зуб и кладу его в карман, а ириску жую на другой стороне, прямо с кровью. Одна сторона болит, а на другой изумительно вкусная ириска, и я вспоминаю, как дядя Па Китинг говорил: иной раз не знаешь, что лучше - обделаться или ослепнуть.

Наконец, мне надо идти домой, и я беспокоюсь, потому что нельзя жить себе припеваючи, лишившись одного зуба, и надеяться, что мама ничего не заметит. Мамы все замечают, а наша мама всегда велит нам открывать рты и смотрит, нет ли какой инфекции. Она сидит дома у огня, и папа дома, и они снова расспрашивают меня, что мы учили, и как называется танец. Я говорю, что разучил «Стены Корка», и пускаюсь в пляс по кухне, стараясь напевать придуманную мелодию, хотя умираю от зубной боли. «Стены Корка», надо же! – говорит мама. Нету такого танца. А папа говорит: подойди сюда. Стань вот здесь передо мной. Скажи нам правду: ты сегодня ходил на урок танцев?

Я больше не в силах врать, потому что десна дико болит, и во рту у меня кровь. И к тому же я понимаю, что родители все знают - вот они и сами говорят мне об этом. Какой-то тип из школы танцев увидел, как я иду в «Лирик Синема» и наябедничал миссис О’Коннор, и та послала записку, в которой сообщала, что не видела меня сто лет, и спрашивала, все ли со мной в порядке, потому что у меня большие задатки, и я мог бы пойти по стопам великого Сирила Бенсона.

Папе нет дела до моего зуба. Он говорит, что отправит меня на исповедь, и тащит меня в церковь редемптористов, потому что в субботу весь день исповедуют. Он говорит, что я бессовестный, и ему за меня стыдно: я ходил в кино вместо того, чтобы учить национальные танцы Ирландии - джигу, рил - те танцы, за которые мужчины и женщины сражались и умирали в течение стольких скорбных веков. Сколько юношей, говорит он, сколько повешенных, чей прах тлеет ныне в яме с известью, были бы рады восстать и сплясать ирландский танец.

Священник стар, и мне приходится кричать о том, как я согрешил, чтобы он все расслышал, и он говорит мне, что я хулиган, потому что ходил в кино вместо танцев, хотя он лично думает, что танцы ничуть не лучше, чем кино, они пробуждают греховные мысли, но пусть танцы сами по себе отвратительны, все равно я согрешил, взяв шесть пенсов у матери и солгав, и для таких как я в аду найдется местечко погорячее. Прочитай десяток розария и проси у Бога прощения, ибо ты пляшешь у самых врат ада, дитя мое.

Мне исполняется семь, восемь, девять и почти десять, а папа все не находит работу. По утрам он пьет чай, идет на Биржу труда, получает пособие, читает газеты в Библиотеке Карнеги, надолго уходит гулять за город. Если его берут на работу на цементный или мукомольный завод, то через три недели его увольняют, потому что на третью пятницу он идет в паб, пропивает зарплату и в субботу утром не является на работу.

Почему все у нас не как у людей? - говорит мама. Вот у соседок мужья дома еще до того, как Angelus прозвонят в шесть вечера; зарплату жене отдадут, рубашки переоденут, выпьют чаю, получат несколько шиллингов и пойдут в паб, выпить пинту или две.

Мама говорит Брайди Хэннон, что папа так не может, и не будет таким никогда. Она говорит, что папа настоящий болван – ходит по пабам и угощает мужиков пивом, а у самого дома дети голодные - желудок к спине липнет, потому что не едят почти ничего. Он готов трубить на весь свет, что за свободу сражался в то время, когда это не сулило ни почестей, ни денег, что с радостью умрет за Ирландию, если понадобится, и ему жаль, что лишь одну жизнь может отдать за бедную свою несчастну родину, и если кто-то имеет что против, он предложит выйти за дверь и разрешить этот спор раз и навсегда.

О нет, говорит мама, эти жалкие, нищие бездельники, которые толкутся в пабах, они спорить не будут и не выйдут да дверь. Они ему скажут, что он отличный парень и ничего, что с Севера, и они почтут за честь принять пинту от такого патриота.

Господь свидетель, говорит мама Брайди, не знаю, что буду делать. Пособие девятнадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю, рента шесть и шесть, и нам на пятерых остается тринадцать шиллингов, чтобы купить еду, одежду и уголь на зиму.

Брайди затягивается сигаретой, отпивает чай и говорит: Господь Бог - Он добрый. Не сомневаюсь, отвечает мама, что где-то для кого-то Он добрый, но в переулках Лимерика Его давно не видали.

Ох Энджела, смеется Брайди, ты за это и в ад угодить можешь, и мама отвечает: а где я по-твоему, Брайди?

И они смеются, пьют чай, курят «Вудбайн», и сходятся на том, что у них одно утешение – сигареты.

Правда.

Куигли-вопросник говорит, что в пятницу я должен буду пойти в церковь редемптористов и вступить в отделение Архи-Братства для мальчиков. Обязательно. Отказаться нельзя. Мальчики с улочек и переулков, у которых отцы живут на пособие или работают на заводах, все обязаны туда поступать.

Твой отец не в счет, говорит Вопросник, потому что он с Севера, но тебе вступить все равно придется.

Всем известно, что Лимерик - самый набожный город Ирландии, потому что в нем есть Архи-Братство Святого Семейства - самая большая в мире община. Братства могут быть где угодно, но только в Лимерике оно «Архи».

Наше Братство заполняет церковь редемптористов пять дней в неделю: три дня - мужчины, один - женщины, один - мальчики. Все собираются на богослужения с песнопениями на английском, на гэльском и на латыни, и главное – для того, чтобы послушать убойную проповедь, которой славятся отцы-редемптористы – именно она спасает миллионы китайцев и других язычников от адского пламени, уготованного протестантам.