Фрэнк Маккорт - Прах Энджелы. Воспоминания

Beside yon straggling fence that skirts the way,

With blossomed furze unprofitably gay,

There, in his noisy mansion, skilled to rule

The village master taught his little school.

A man severe he was and stern to view,

I knew him well, and every truant knew.

Full well the boding tremblers learned to trace

The day’s disaster in his morning face

Full well they laughed with counterfeited glee

At all the jokes for many a joke had he

Full well the busy wisper circling round

Conveyed the dismal tidings when he frowned

Всякий раз, когда мы доходим до последних строк отрывка, он закрывает глаза и улыбается:

Yet he was kind, or, if severe in aught,

The love he bore to learning was in fault

The village all declared how much he knew

‘Twas certain he could write, and cipher too

Lands he could measure, terms and tides presage,

And even the story ran that he could gauge

In arguing, too, the parson owned his skill

For even though vanquished, he could argue still

While words of learned length and thundering sound

Amazed the gazing rustics ranged around

And still they gazed, and still the wonder grew

That one small head could carry all he knew

Мы знаем, что эти строчки он обожает, потому в них речь ведется о школьном учителе – о нем; а мы, и правда, удивляемся, как его голова вмещает столько знаний, и вспоминая эти строчки, мы будем думать о нем. Он говорит: ах, ребятки, ребятки, вы можете обо всем составить собственное мнение, но в голову надо вкладывать знания. Если в голове пусто, мнение составлять будет не из чего. Слышите? Вложите в голову знания, и вы блистательно пройдете по жизни. Кларк, дай определение слову «блистательно».

Это, думаю, то же, что «великолепно».

Лаконично, Кларк, и по делу. Маккорт, составь предложение со словом «лаконичный».

Кларк ответил лаконично и по делу.

Ловко, Маккорт. У тебя ум священника, мальчик мой, или политика. Подумай об этом.

Хорошо, сэр.

Передай своей матери, чтобы зашла ко мне.

Хорошо, сэр.

Нет, говорит мама, я к мистеру O’Халлорану не пойду ни за что. У меня нет ни платья приличного, ни пальто. Зачем он меня вызывает?

Не знаю.

Так пойди, спроси.

Не могу. Он меня убьет. Если он говорит: приведите мать, - значит, надо привести, иначе он палкой отлупит.

Мама идет в школу, и Хоппи в коридоре беседует с ней. Ваш сын, говорит он, должен учиться дальше. Иначе он так и останется мальчиком на побегушках. Это путь в никуда. Отведите его к «Братьям во Христе», скажите, что вы от меня, и передайте, что он одаренный мальчик, он должен учиться в старшей школе и поступить в университет.

Не для того, говорит он маме, стал я директором Государственной школы Лими, чтобы руководить академией мальчиков на побегушках.

Мистер O’Халлоран, говорит мама, спасибо вам.

Лучше бы мистер О’Халлоран не совал нос не в свое дело. Я не хочу к «Братьям во Христе». Я хочу навсегда закончить школу, устроиться на работу, получать, как все, по пятницам зарплату, по субботам ходить в кино.

Через несколько дней мама велит мне хорошенько вымыть лицо и руки - мы идем к «Братьям во Христе». Я отвечаю, что не пойду - я хочу работать, хочу быть мужчиной. А ну, прекращай ныть, говорит мама. Ты будешь учиться, а мы как-нибудь проживем; ты выучишься, пусть мне придется полы драить, а для начала на лице твоем поупражняюсь.

Она стучится к «Братьям во Христе» и просит позвать настоятеля, брата Мюррея. Он подходит к двери, переводит взгляд с моей матери на меня и говорит: вам чего?

Это мой сын Фрэнк, говорит мама. Мистер О'Халлоран, директор школы Лими, считает, что у него большие способности. Не могли бы вы взять его в старшую школу?

Лишних мест у нас нет, говорит брат Мюррей - и закрывает дверь у нас перед носом.

Мама разворачивается, и мы долго молча идем домой. Мама снимает пальто, заваривает чай, садится у огня. Послушай меня, говорит она. Ты слушаешь?

Слушаю.

Церковь уже второй раз захлопнула дверь у тебя перед носом.

Правда? А я первый не помню.

Стивен Кери отказал тебе и твоему отцу, не принял тебя в министранты и закрыл перед вами дверь. Помнишь?

Помню.

А теперь брат Мюррей захлопнул дверь у тебя перед носом.

Ну и пусть. Я хочу работать.

Мама поджала губы. Сердится. Впредь никому, слышишь, никому не позволяй хлопать дверью у тебя перед носом.

И принимается плакать у огня: о Боже, не для того я вас всех родила, чтобы вы стали мальчиками на побегушках.

Я не знаю что делать, что сказать - мне не придется ходить в школу еще пять или шесть лет, и мне так легко от этого.

Я свободен.

Мне тринадцать, почти четырнадцать, на дворе июнь, еще месяц школы, и она закончится навсегда. Мама идет со мной к священнику, доктору Копару, и просит, чтобы он помог мне устроиться почтальоном. Начальница почты миссис О’Коннел спрашивает: на велосипеде ездить умеешь? И я вру, что умею. Принять мы тебя пока не можем, говорит она, тебе четырнадцати нет. В августе приходи.

Мистер О’Халлоран обращается к классу: стыд и позор, что таким ребятам, как Маккорт, Кларк и Кеннеди, придется рубить деревья и таскать воду. Отвратительно, какая тут свобода и независимость - в Ирландии все тот же навязанный англичанами классовый строй, и талантливых детей бросают в кучу навоза.

Мальчики, уезжайте из этой страны. Маккорт, отправляйся в Америку. Ты меня слышишь?

Слышу, сэр.

К нам приходят священники-миссионеры - редемптористы, францисканцы, отцы от Святого Духа, - и зовут с собой, просвещать язычников в дальних странах. Никто из них меня не волнует, ведь я собираюсь в Америку. Но одному священнику удается меня увлечь. Он из Ордена Белых Отцов, которые обращают племена бедуинов-кочевников и служат капелланами во Французском иностранном легионе.

Я хочу в этот Орден.

Мне понадобится письмо от приходского священника и справка о здоровье от семейного врача. Приходской священник сразу пишет письмо – он еще в том году был бы рад со мной распрощаться. Что это за бумажка? - интересуется врач.

Это прошение о вступлении в конгрегацию Белых Отцов, миссионеров среди бедуинов-кочевников и капелланов Французского иностранного легиона.

Французского, значит, иностранного легиона? А знаешь, какой в пустыне Сахара основной транспорт?

Поезд?

Нет - верблюд. А знаешь, что такое «верблюд»?

Животное, у него горб.

И не только горб. У него мерзкий, вредный характер, а зубы гнилые и зеленые, и еще он кусается. Знаешь, где он тебя укусит?

В Сахаре?

Нет, omadhaun. В плечо он тебя укусит, отгызет его напрочь. Покалечит и бросит в песках. Как тебе это понравится? Калекой в Лимерик вернешся, и как ты на улицу выйдешь? Какая девушка в своем уме посмотрит на бывшего миссионера с одним несчастным костлявым плечом? А глаза у тебя – погляди, они и в Лимерике здоровьем не блещут, а в Сахаре совсем разболятся, сгниют и выпадут из орбит. Тебе сколько лет?

Тринадцать.

Ступай домой к матери.

На Роден Лейн, наверху в Италии и внизу в Ирландии, мы могли вести себя, как хотим, но здесь дом чужой. Ламан, когда приходит домой, хочет почитать в кровати, или ложится спать, и мы должны вести себя тихо. Мы приходим с улицы, когда уже темно, и делать нечего, остается забраться в постель и читать, если найдется свеча или керосин для лампы.