Джордж Мередит - Эгоист

Без этого знания ему бы несдобровать. Нужда, необходимость защищать свою персону заставляла его находить и средства для защиты. По части самосохранения это был сущий маг и волшебник, чуткий, дальновидный, знающий точно, без указки, какой именно травой лечиться от укуса змеи. Болезненное самолюбие мешало ему подчас разглядеть, что делается в душе у противника, но оно же и побуждало его к безостановочной деятельности. Вот и теперь, еще не догадываясь о размерах грозящей ему опасности, он решил, по стратегическим соображениям, обольстить миссис Маунтстюарт и, прибегнув к тактике тонких намеков, предвосхитить чудовищную случайность, которая, быть может, его подстерегает. Разумеется, он не стал намекать на Кларино непостоянство. Нет, он всего лишь посетовал на собственную переменчивость, точнее, на некоторые перемены, происшедшие в его восприятии Клары. Легко, тоном человека, умеющего оценить шутку, он снова затронул тему фарфоровой плутовки.

— Я, кажется, начинаю постигать смысл вашего определения, — сказал он.

— Только не забывайте, пожалуйста, что я в нее влюблена, — сказала миссис Маунтстюарт.

— Разумеется. Это наша общая участь.

— Которою, я полагаю, вы довольны.

Этого сэр Уилоби не отрицал.

— Как вам кажется — можно ли будет со временем отбросить вторую часть вашего определения?

— Спросите после того, как она станет матерью, мой дорогой сэр Уилоби!

— Ваши слова я понимаю в том смысле, что…

— Понимайте их как хотите — лишь бы ваше толкование воздавало должное той, о ком мы толкуем.

— О, в этом смысле ни одно из моих толкований не может удовлетворить меня до конца. Предоставлю заполнить недостающие штрихи оригиналу.

— Вот и хорошо. К чему спешить? И пусть вас не тревожит слово «плутовка». Ваше беспокойство было бы понятно, если б вы, скажем, еще не связали ее с собою окончательно.

Это замечание внезапно распахнуло дверь в гулкую пустоту, зиявшую в его душе.

Он пытался отшутиться, говоря, что пылкое восхищение, быть может, не наилучший способ привязать к себе «плутовку», но, оглушенный громовыми раскатами, к которым втайне прислушивался, смешался и умолк. Миссис Маунтстюарт улыбнулась при виде того, как одно упоминание об огромном счастье, выпавшем на долю влюбленного, совершенно его сбило, выбросив из плавного течения диалога и ввергнув в бурную стремнину. Оборвавшись, разговор, как это обычно бывает, возобновился уже на более легкой ноте.

— Как хорошо выглядит мисс Дейл!

— Да, неплохо. Ей пора замуж, — сказала миссис Маунтстюарт.

Сэр Уилоби покачал головой.

— Если б ее можно было уговорить! — сказал он.

Она сочувственно кивнула.

— Быть может, чужой пример на нее подействует?

Он изобразил на своем лице крайнюю рассеянность.

— Да, конечно, пора. Но где найти партнера, который был бы ее достоин? За последние годы она приобрела еще одно качество: зрелость ума, и оно прекрасно гармонирует с великолепными свойствами ее характера, быть может, несколько романтичного. Впрочем, небольшая доля романтики, на мой взгляд, женщине не вредит.

— Совсем небольшая — пожалуй.

— Она называет ее своей листвой.

— Очень мило. Ну так как же вы решили относительно Ахмета? Вы его не уступите?

— Меньше, чем за четыреста, — никогда!

— Бедный Джонни Буш! Вы забываете, что жена выдает ему деньги на карманные расходы. Вы бессердечный делец, сэр Уилоби!

— Нет. Я просто не хочу расставаться с конем.

— Ну и прекрасно. «Листва» — это прелестно, в особенности для игры в прятки… тем более что в этой листве не таится никаких плутовок. Это единственное, что я имею против Летиции Дейл. Чрезмерная преданность бросает тень на весь наш пол. Видно, не зря вас считают деловым человеком: в каждой сделке вы стремитесь извлечь максимальную выгоду для себя. Как видите, у меня никакой «листвы» нет, я изъясняюсь самым обнаженным, прозаическим языком.

— И тем не менее, дорогая миссис Маунтстюарт, смею вас уверить, разговор с вами оказывает на меня не менее окрыляющее действие, нежели беседа с мисс Дейл.

— Ах, но листва, листва! Где уж вашему брату сжалиться над бедной, одинокой и беззаветно преданной женщиной!

— Но ведь я высказал вам свое восхищение без утайки!

— А я в большой степени утаила свое.

Тут миссис Маунтстюарт вспомнила о цели своего утреннего визита, которая заключалась в том, чтобы пригласить доктора Мидлтона к себе обедать. Сэр Уилоби довел ее до дверей библиотеки. «Будьте настойчивы!» — напутствовал он ее.

Разговор с миссис Маунтстюарт, который, как ему казалось, достиг цели, не только восстановил душевные силы сэра Уилоби, но и помог ему увидеть вину своей невесты во всей ее чудовищной наготе.

Дожидаясь выхода миссис Маунтстюарт из библиотеки, он представил себе эту вину в виде сферического тела, дерзновенно вращающегося вокруг собственной оси. Для того чтобы всесторонне охватить эту шарообразную массу и при этом испытывать меньше боли, он постарался отвлечься от образа Клары, отодвигая его от себя все дальше и дальше.

Подобное умение абстрагировать боль, вынести ее за пределы собственной личности, измерить ее и взвесить с точностью математика, дается не каждому. Это настоящее искусство. А быть может, одна из форм, в какую облекается инстинкт самосохранения: человек с душой легкоранимой непременно должен обладать этим инстинктом, иначе он, подобно деревушке у подножья скалы, что грозит обвалиться всякую минуту, подвергается постоянному риску быть раздавленным людской несправедливостью и жестокостью. Если же смотреть на это умение абстрагироваться как на искусство, то — да будет известно всем, кто желает в нем преуспеть — необходимо, чтобы оно имело также поддержку извне. Даже у сэра Уилоби этот его инстинкт самосохранения несколько померк и поувял и ожил только под влиянием беседы с миссис Маунтстюарт. Это она помогла ему воспарить и приблизиться к одному из идеальных образов сэра Уилоби Паттерна, какие лелеяло его воображение. С джентльменами он был заправским британским джентльменом, с дамами — культивировал в себе галльский дух кавалера при дворе одного из Людовиков, начиная с Тринадцатого и кончая Пятнадцатым, и всей душой привязывался к тем, кто поощрял его выступать в этом обличье. Разумеется, галльский дух сдабривался британской степенностью: за суфле и шампанским ощущался солидный английский ростбиф. Как истый британский джентльмен, гарцевал он на своем резвом скакуне, изящный и неустрашимый. А в гостиных умел нашептывать любезные пустячки не хуже любого француза и поддерживать оживленный диалог, доводя его до сущей оргии остроумия. Дерзость, впрочем, он парировал не одними остротами — его рапира всегда была к услугам того, кто дозволял себе перейти границы. Таков был идеальный образ сэра Уилоби Паттерна, созданный им самим. Клара же нисколько не способствовала выявлению этого образа и выказывала полнейшее к нему равнодушие; мало того, в ее присутствии образ этот как бы съеживался и увядал. В обычных своих размышлениях сэр Уилоби великодушно закрывал на это глаза: он — воплощение мужского благородства, она — женской красоты. Но когда беседа с миссис Маунтстюарт неожиданно воскресила этот идеальный образ, засиявший тем ярче, что сэр Уилоби еще не оправился от обиды, причиненной ему Кларой, он вырвал ее из сердца и предался созерцанию медленно вращающейся перед его взором сферической проекции ее вины перед ним.