Джордж Мередит - Эгоист

Доктор Мидлтон уже подумывал, не выйти ли самому, как увидел в коридоре Вернона Уитфорда. Тот только что закрыл за собой дверь лаборатории и направлялся в библиотеку. Лицо его могло бы служить зеркалом для доктора Мидлтона: оно выражало такую же растерянность.

Доктор был ему рад, как помехе, избавляющей его от необходимости продолжать тягостное объяснение с Кларой, и, только когда, отчаявшись в возможности довести свое дело до конца, та двинулась к двери, он с ужасом спохватился, что человек, с которым она его оставляет, по-видимому, тоже выведен из душевного равновесия.

— Вы как будто чем-то озабочены? — спросил он. — Состояние, отнюдь не способствующее занятиям. Где вы были? Я подозреваю, что вы не обладаете умением заковаться в тройную броню от житейских невзгод, между тем как для плодотворной работы это необходимо. Вы, насколько я понимаю, только что из лаборатории?

— Да, сэр… Вам нужна какая-нибудь книжка? — обратился Вернон к Кларе. — Позвольте, я вам помогу ее достать.

Она поблагодарила и сказала, что сейчас уйдет.

— Ты стоишь у полки с итальянской литературой, моя дорогая, — сказал доктор Мидлтон. — Ох, уж эта мне лаборатория, мистер Уитфорд! Если измерить количество работы, которая в ней производится за год, вряд ли ее хватит, чтобы провести электрический провод отсюда до железнодорожной станции — расстояние, равное четырем милям, если не ошибаюсь. Что ж, сэр, дилетантизм, сопряженный с большой затратой времени и аппаратуры, неплохое украшение для джентльмена со средствами — это ничем не хуже лисьих хвостов и оленьих рогов, которыми довольствуются его соседи. Надо признать, что Уилоби оказал моей дочери чрезвычайную любезность. Насколько я мог уловить из разговора наших дам, он показал себя столь же великодушным, сколь мудрым. Есть сражения, в которых почетнее сдаться, нежели победить, но женщины этого упорно не желают понять. Они не способны оценить славу, какою в этих случаях покрывает себя побежденный.

— Да, я слышал, — поспешил вставить Уитфорд, желая оградить Клару от витиеватых выпадов ее отца. — Я был сейчас у Уилоби. — Вернон хотел бы намекнуть Кларе, что в аудиенции с Уилоби ему не удалось продвинуть ее дело и что ей следует сейчас же, пользуясь его присутствием, объясниться с отцом. Но как ей это сообщить, когда она избегает его взгляда, между тем как, не искушенный в интригах, он не находил нужных слов, смысл которых был бы ясен ей одной?

— Мне было бы жаль услышать, что Уилоби вас огорчил, я о нем очень высокого мнения, — сказал доктор Мидлтон.

Клара выронила книгу из рук. Ее отец преувеличенно высоко подскочил в кресле. Вернон — она это чувствовала — пытался поймать ее взгляд, но досада и сознание своей вины побуждали ее упорствовать и не поднимать на него глаз.

— Меня Уилоби огорчить не может, — сказал он. — Я здесь для того, чтобы помогать ему советом, и не вправе огорчаться, когда он моих советов не принимает. Это Уилоби как будто огорчен, узнав, что полковник де Крей на днях уезжает.

— Да, он любит окружать себя друзьями. Можно обойти полсвета и не найти человека такого радушия, как сэр Уилоби. Впрочем, мистер Уитфорд, ваше лицо вас выдает: вы чем-то озабочены.

— Да нет же, сэр!

— А это что? — И доктор Мидлтон провел пальцем над своими бровями.

Вернон пощупал свой лоб. Не в силах отвлечь мысли от Клары, он с досадой пустился на неуклюжую хитрость.

— Откровенно говоря, — сказал он, — я и впрямь в некотором затруднении, сэр, и хотел бы с вами посоветоваться. Я тут сочинил один стих и не уверен, правильно ли он построен с точки зрения просодии. Как вы думаете, годится такое? «Ослиными ушами он прядет». Я хочу этим сказать, что некто уперся, как осел, и стоит на своем.

Выдержав глубокомысленную паузу, доктор Мидлтон нахмурил чело и изрек со всей тяжеловесной игривостью ученого филолога:

— Нет, сэр, ваш стих никуда не годится. Чередование ударных слогов совершенно искусственное. Сотрите-ка вашу строку, да поскорее, покуда учитель не извлек свою грозную ферулу. Впрочем, может быть, вы хотели сказать так…? — И доктор Мидлтон собрался было предложить свой вариант, но тут Клара не выдержала и удалилась, дивясь больше прежнего мужской породе. Господи, да они способны упражняться в своей нелепой просодии, когда кругом пожар! И это ученые, люди, которым, казалось бы, дано все понимать! И — ведь обоим известно, что рядом с ними душа, изнывающая в трагической борьбе!

Не прошло и минуты, как за ней закрылась дверь, а наши ученые уже погрузились в работу. Доктор Мидлтон позабыл о варианте, который хотел предложить.

— Надеюсь, у вас в самом деле ничего серьезного? — спросил он, как бы пеняя Вернону за отсутствие ученой ясности на его челе.

— Думаю, что нет, сэр. Речь идет всего лишь о здравом смысле.

— И вы называете это несерьезным?

— На мой взгляд, похвала, которою Герман {40} 40 Герман Иоган Готфрид (1772–1848) — немецкий филолог, занимавшийся вопросами стихосложения. удостаивает versus dochmiacus [17] Дохмий (лат.) . {41} 41 В античной метрике восьмидольная стопа, состоящая из пяти слогов. , не только весьма серьезна, но и ничуть не преувеличена, — сказал Вернон.

Доктор Мидлтон с ним согласился и, отряхнув от ног своих прах мирских забот, ступил на благодатную почву классического стихосложения.

В день, когда, по Клариным расчетам, должен был прийти ответ от мисс Люси Дарлтон, заря занялась рано. Окинув глазом роскошный пурпур, разлившийся в небе по всему его восточному краю, хлебопашец сказал бы: «Быть дождю».

Но Кларе было не до погоды, не было также в ее душе места для любования красотой. Занявшееся утро распахнуло перед ней ворота на обетованную волю, и она трепетала от радости, что может вновь, как прежде, когда мир представал ей в лучезарном сиянии зари, отозваться на его яркие краски. Но этот же сердечный трепет возвращал ее к настоящему, и, собравшись с мыслями, она принялась обдумывать план своих будущих действий. Подобно магнитной стрелке, Клара устремлялась к одной-единственной цели. Для достижения этой цели она не гнушалась ничем: уловки, хитрости, вымыслы — все это невозмутимое полчище благовоспитанных отклонений от истины бодро вышагивало рядом со стройными батальонами лукавых и, как фарфор, хрупких недомолвок. Еще накануне, обдумывая свой план, она бестрепетно бросила эти резервы в бой. В ответ на всевозможные проекты развлечений, которые ей назойливо предлагали, пытаясь связать ее обещанием, она ловко лавировала этой армией, внутренне оправдывая свои маневры бесцеремонностью давления, которое на нее оказывали.