Шолом-Алейхем - Республика тринадцати

Первым выступил, конечно, капиталист. Он обратился к башибузукам и вежливо спросил их по-немецки, откуда они пришли и что им надо…

Если речь идет о деньгах — он может им выдать чек в любой банк Парижа, Берлина, Лондона, С.-Петербурга.

Но слова капиталиста о контрибуции были напрасны: башибузуки, видимо, ничего не смыслили в немецком языке.

Тогда на сцену появился социалист; он коротко и ясно спросил их по-русски:

— Что надо?

— Зачем вы обращаетесь к ним на таком варварском языке? — воскликнул американец-атеист и, встав в позу, обратился к башибузукам с продолжительной речью, в которой я смог уловить только два слова: «джентльмены» и «доллары».

А башибузуки стояли с открытыми ртами, переглядывались и, по-видимому, в эту минуту думали: «человек плюется, а воображает, что это он разговаривает».

Тогда наша дама заговорила по-французски. Башибузуки взглянули на нее и усмехнулись. Что означала эта усмешка — я не знаю, но что они не поняли ее французского языка — это было ясно, как Б-жий день. Они перебили ее и, указывая на коз, забормотали:

— Банга зиа ратай галпа.

Подите-ка разберитесь в этих словах!

— Знаете что, — воскликнул националист, — ведь вполне возможно, что и они из наших. Я когда-то читал про таких же евреев, живущих где-то на Кавказе. Они одеваются, как башибузуки, но достоверно известно, что они признают обряд обрезания и говорят по-древнееврейски. Что ж, поговорить с ними по-древнееврейски?

— Конечно! Конечно! — подхватили сионист и ортодокс и заговорили с ними по-древнееврейски.

Но, видимо, кавказские башибузуки смыслили в древнееврейском столько же, сколько понимают в нем английский «реверенд» [4] Проповедник. или казенный раввин маленького местечка… Они выслушали националиста — и снова указали на коз и снова забормотали:

— Банга зиа ратай галпа.

После этого они щелкнули бичами и крикнули:

— Айда!

Мы поняли, что нам приказывают идти.

При других обстоятельствах мы, конечно, сперва дебатировали бы вопрос о том, кому идти первым, но на этот раз мы, тринадцать представителей тринадцати штатов, обошлись без дебатов, опасаясь, кстати сказать, вторичного и более энергичного приглашения, — и мы пошли с башибузуками и со стадом коз на гору.

Шли мы вразброд. Каждый из нас был погружен в свои думы. О чем думали остальные — я не знаю. Я лично думал о прочитанном романе, где говорилось о капитане Гарибабе и людоедах из племени «Таратута».

Существует поговорка: «раскаиваться никогда не поздно». Вспоминаю ее по поводу романа о капитане Гарибабе. Этот в высшей степени интересный роман, как я уже вам говорил, написан и издан там, где издаются все захватывающие романы, то есть в Америке. Есть люди, которые не питают доверия к таким произведениям. Должен сознаться, что к числу этих людей принадлежал и я. Но теперь, когда то же самое происходит со мной, когда я в положении капитана Гарибабы — я бью себя в грудь и прошу прощения, я раскаиваюсь. С сегодняшнего дня и впредь я верю таким романам!..

Правда, кавказские башибузуки нас не связали, не положили на огонь, не зажарили нас, но ведь все это могло быть! Кто мог им помешать нанизать нас, тринадцать президентов на вертел и закружиться вокруг нас в бешеной пляске?

Конечно, каждый из нас трепетал молчаливо… И мы шли тихо, опустив головы, не разговаривая. Куда мы идем — мы не знали.

Глас народа — глас Б-жий. Если народ говорит, что тринадцать — роковое число, значит, это правда. Я, например, знаю таких людей, которые ни за что не поселятся в дом номер тринадцатый, хоть озолоти их. В тринадцатое число они никогда не поедут. Если у них тринадцать дочерей — они считают это величайшим несчастьем. Я того же мнения. Мне это доказали наши злоключения. Правда, неизвестно было ли бы лучше, будь нас двенадцать или четырнадцать. Возможно, что тогда произошло бы нечто еще худшее. Я бы мог привести вам много примеров, но это отнимет много времени, а я должен покончить с тринадцатью.

Итак, мы, тринадцать президентов, обратились в жертвы. Дикие, бородатые башибузуки с длинными бичами напали на наши мирные колонии, заговорив с нами на каком-то непонятном языке, и погнали нас вместе с козами, которые так долго и так верно нам служили.

И мы не сопротивлялись, мы пошли туда, куда нас повели — тихо и молчаливо, как послушные овечки, даже не разговаривая между собой…

С кем нас можно было сравнить? С несчастными принцами, которых выгнали из насиженных мест, лишили короны и ведут в темницу.

Наше печальное прошлое было за нами; наше будущее было прикрыто темным покрывалом. Мы не знали, что произойдет с нами. Поэтому мы так грустили. Тихо и печально было все вокруг. Раздавался только звук наших собственных шагов, блеяние коз и удары бичей. Как долго мы шли — я не могу вам сказать. Во всяком случае, не больше пяти миль или еще меньше, и все время в гору, все время лесом. И как только мы вышли из леса, мы увидели перед собой новый мир. Перед нами расстилались улицы, неслись поезда, дымились фабричные трубы и беспрерывно двигался живой людской поток. Как ни печальна была наша участь, все же мы чрезвычайно обрадовались и готовы были кинуться друг другу на шею. То было, другое было, а все же каждый из нас мечтал в конце концов выбраться отсюда, добраться до родных мест, увидеть своих близких.

На острове мы привыкли к тишине, и гул города, шум паровозов, крики толпы оглушили нас. Когда мы увидели детей, возвращающихся из школы с ранцами на плечах, мы прослезились. Нет сомнения, что это были хорошие слезы — слезы радости, благодарности. Шутка ли! Дети! Наше будущее поколение! Наша молодежь!

И наша молодежь, увидав нас, тринадцать пленников, идущих вместе с козами в сопровождении башибузуков, остановилась и устроила нам овацию. Они не только встретили нас криками «ура» на своем диком языке, но даже пошли за нами и все время, не переставая, гудели, свистали, пели и ежеминутно вскрикивали:

— Банга зиа ратай галпа! Банга зиа ратай галпа!

Повсюду молодежь обладает, слава Б-гу, такой силой, что притягивает к себе и взрослых. Можете себе легко представить, какая толпа окружила нас! И мы чрезвычайно обрадовались, когда наконец нас и коз завели в какой-то двор и заперли ворота, избавив от надоедливых зевак.

Во дворе нас раздели и очень вежливо обыскали, ища оружие.

Увидав, что с нами обращаются не так, как с капитаном Гарибабой, мы осмелели и попробовали протестовать.

Первым запротестовал наш социалист:

— Это большое свинство! Они позволяют себе обыскивать мирных граждан.

И американский джентльмен, который все время был тише воды, ниже травы, разозлился. Он заговорил на своем американском диалекте, угрожая пожаловаться представителю Северо-Американских Соединенных Штатов. С ним, со свободным гражданином, обходятся, как с последним воришкой! Но все эти протесты помогли нам, как мертвому — банки. Нас ощупали по всем правилам и ввели в какой-то дом, по-видимому, в судилище, ибо подле нас очутились какие-то странные жандармы в невероятно высоких шапках. Эти жандармы вместо сабель держали в руках длинные трубки. Эти трубки не столько причиняют боли, сколько производят звону. Я знаю это по собственному опыту, я это испытал на своих плечах. Я как-то зазевался, глядя по сторонам, и один из жандармов угостил меня…