Джек Лондон - Дочь снегов. Сила сильных

Много мужчин хорошего происхождения, вкусивших все плоды цивилизации, подчинялись этому тяготению к земле и, наперекор здравому смыслу, женились на деревенских девушках и кельнершах. Убедившись в своей ошибке, они проклинали инстинкт, заставивший их сделать такой выбор, забывая, что природа не считается с индивидуумом и действует всегда в интересах рода. В этом тяготении к земле безусловно сказывается здоровый импульс, но неблагоприятные условия времени и места большей частью влекут к гибели тех, кто следует ему.

К счастью для Вэнса Корлиса, время и место были вполне благоприятны. В Фроне он нашел и культуру, без которой не мог бы обойтись, и ясно выраженную крепкую связь с землей, так сильно притягивавшей его. Что касается образования и культуры, то в этом отношении она была настоящим чудом. Вэнс не раз встречал и прежде молодых женщин, напичканных поверхностной ученостью; но Фрона, помимо знаний, обладала способностью вливать новую жизнь в давно известные факты, и ее взгляды на самые обыденные вещи всегда отличались логичностью, свежестью и новизной. Благоприобретенный консерватизм Вэнса нередко приходил в смятение от смелости ее взглядов и предупреждал его об опасности, но, несмотря на это, он все же поддавался очарованию философских теорий Фроны и прощал ей ученость за искренность и энтузиазм. Он, правда, не всегда соглашался с тем, что она так страстно отстаивала, но сама эта страстность и пыл являлись в его глазах большой прелестью.

Главным ее недостатком он считал полное пренебрежение условностями. Женщина была в его глазах чем-то невыразимо священным, и он страдал при одной мысли, что она может ступить на не совсем безопасную стезю. Когда порядочная женщина решалась переходить границы, поставленные ей полом и положением, он объяснял это распущенностью. А распущенность такого рода была очень близка к… нет, он не мог произнести этого слова, раз речь шла о Фроне, хотя она часто огорчала его своими неосторожными поступками. Однако подобные мысли приходили ему в голову только тогда, когда он был вдали от нее. Вблизи же, глядя в ее честные глаза, пожимая при встрече или прощании ее руку, всегда отвечавшую ему искренним рукопожатием, он испытывал полную уверенность, что ничто дурное не может пристать к ней.

Кроме того, ему нравилось в ней еще многое, например, ее порывистость и страстная стремительность, которая всегда носила возвышенный характер. Теперь, подышав воздухом Севера, он полюбил в ней ту простоту отношений, которая так неприятно поразила его в начале их знакомства. Постепенно он научился ценить в ней отсутствие ложной стыдливости, которое он принял было за отсутствие целомудрия и скромности. Он сам очень скоро обнаружил свою ошибку. Произошло это на другой день после того, как он неосторожно вступил с ней в спор по поводу «Камиллы». Она видела в этой пьесе Сару Бернар и с любовью вспоминала незабываемое впечатление. Возвращаясь в этот вечер домой с тяжелой болью в сердце, Вэнс тщетно старался примирить образ Фроны с идеалом, внушенным ему матерью, идеалом, для которого невинность являлась синонимом неведения. Однако на следующий день он понял свою ошибку и сделал новый шаг к освобождению от пут, которые связывали его с детства.

Ему нравилось сияние ее волос, золотые искры, загоравшиеся в них при свете камина, их пышность и великолепие. Нравилась ее стройная нога и затянутые в серые гетры икры, увы, скрывшиеся в Даусоне под длинной юбкой, нравилась ее гибкая сильная фигура; гулять с ней, приноравливаясь к ее шагу, или только следить, как она проходит по комнате или по улице, было для него истинным наслаждением. Жизнь и радость жизни кипели в крови Фроны, в меру наполняя и округляя ее стройные мышцы и нежные изгибы ее тела. Все это нравилось ему. Но особенно любил он руки Фроны, упругие, сильные и соблазнительные, слишком быстро прятавшиеся в широком рукаве.

Стремление к гармонии между физической и духовной красотой чрезвычайно сильно у нормальных мужчин, и Вэнс Корлис не представлял в этом отношении исключения.

Увлекаясь ее красотой, он не меньше ценил ее душевные качества. Фрона нравилась ему и тем, и другим, а главным образом сама по себе, независимо от всех своих качеств; Фрона нравилась Вэнсу, и для него это означало любовь.

Вэнс Корлис, не теряя времени, начал приспосабливаться к жизни на Севере и нашел, что во многих отношениях это далеко не так трудно, как казалось с первого взгляда. Сам он никогда не божился и не ругался, но быстро привык к тем крепким выражениям, которыми другие мужчины часто пересыпали самую благодушную беседу. Карти, маленький техасец, работавший с ним одно время, через каждые два слова вставлял краткое восклицание: «Будь я проклят!». Этим возгласом он неизменно выражал удивление, разочарование, смущение, вообще всевозможные оттенки настроений. При соответствующих изменениях интонаций, ударений и экспрессии это восклицание успешно выполняло все функции обычной человеческой речи. Вначале эта привычка сильно раздражала и отталкивала Корлиса, но, спустя некоторое время, он не только стал терпимо относиться к сквернословию техасца, а даже полюбил в нем эту черту и с нетерпением поджидал очередной порции.

Однажды упряжная собака Карти лишилась уха в жаркой схватке с собакой с Гудзонова залива, и когда молодой человек нагнулся над животным и обнаружил рану, глубокая нежность и пафос слетевшего с его губ: «Будь я проклят!» явились для Корлиса настоящим откровением. И в Назарете можно найти кое-что хорошее, мудро решил он и, подобно Джекобу Уэлзу в молодости, подверг пересмотру свою жизненную философию.

Вообще говоря, общественная жизнь Даусона текла по двум руслам: люди, занимающие известное положение, собирались в казармах, у Уэлзов и в нескольких других семейных домах, где они встречали радушный прием и находились в обществе женщин того же круга. Там устраивались чаепития, обеды, балы и благотворительные вечера. Однако все эти светские увеселения не вполне удовлетворяли мужчин. В центре города развертывалась совершенно иная, хотя ничуть не менее оживленная картина общественной жизни Даусона. Поскольку страна была еще чересчур молода для клубной жизни, вся мужская половина населения собиралась в салонах. Исключение составляли только священники и миссионеры. В салонах обсуждались и заключались всевозможные сделки, вырабатывались проекты, совершались закупки, обсуждались последние новости и поддерживались добрые, приятельские отношения. Там сталкивались люди совершенно различного общественного положения: короли и погонщики собак, старожилы и чечако — все встречались у стоек бара на равной ноге. Кончилось тем, — должно быть, потому, что лесопилок было еще мало и места для строек не хватало, — что салоны обзавелись карточными столиками и вощеными полами для танцев. И с этим обычаем Корлис, подчинившись общему правилу, примирился очень быстро, так что Карти, глубоко уважавший своего патрона, был вполне прав, заявляя: «А главное, что все это ему чертовски нравится, будь я проклят!».