Ян Добрачинский - Тень Отца

Иосиф кивнул головой, но ничего не сказал. Промелькнула мысль: Он рядом, но не хочет облегчить мне ни одной проблемы…

Словно отгадав, о чем он думает, Мириам произнесла:

— Ничего не случится против Его воли. Он следит за нами и помогает — нам всем… Но Он оставляет и трудности, чтобы люди могли довериться Ему.

— Но меня беспокоит то, — сказал Иосиф, — что ты можешь утомиться.

Он почувствовал на руке прикосновение ее ладони.

— Он знает и о моей усталости…

— Может, Он не хотел, чтобы мы отправлялись в этот путь?

Она улыбнулась:

— Люди, в конце концов, это всего лишь люди, и они могут ошибаться. Я иногда думаю, что Он любит исправлять человеческие ошибки…

Она не сказала больше ничего. На ее лице появилось выражение глубокой, затаенной радости. С той поры, как они были вместе, Иосиф стал чаще замечать подобное ее погружение во что‑то, что было у нее внутри и, наверняка, составляло ее наивысшее счастье.

Они отдыхали недолго. По соседству собралась группа людей, которые тоже развели огонь. Они кричали, шумели, пили. Оттуда, где они сидели, вновь долетали мерзкие слова. Мириам это услышала, и радость на ее лице тут же померкла. Она поморщилась, как от боли, как будто ее ударили.

— Я пойду их успокою! — взорвался он.

— Нет, нет, — попыталась успокоить она. — Они тебя не послушают или даже назло будут еще больше сквернословить. Если бы они знали… Давай лучше продолжим наш путь.

— Но ты еще не отдохнула и не обсохла…

— Я почти уже обсохла, а то, что еще влажное, высохнет в пути.

Они преодолели довольно большое расстояние, и вдруг она спросила:

— Знаешь ли ты молитву, которой молятся за людей, грешащих словами?

— Вряд ли такая существует.

— Значит, мы ее сочиним. За таких людей нужно много молиться.

Не впервые она уговаривала его придумывать новые молитвы. Она просила: «Придумай слова, чтобы мы помолились о Сарре, которая вчера потеряла деньги и теперь в отчаянии… О маленьком Нахоне, который сломал ногу и теперь грустный… О том язычнике, ударившем Иоаса… О той женщине, язычнице, у которой так часто болеет дочка…» Такие молитвы не вызывали протеста у Иосифа. Он по своей природе был доброжелателен к людям. Но когда в отношении него делали что‑то плохое, ему не всегда приходило в голову помолиться об обидчиках. Ему надо было сначала остыть. Для Мириам же первым ответом на зло, причиняемое ей другими, было желание молиться за этих людей. Видя это, Иосиф убеждался, что стал мужем девушки, наделенной необыкновенным благочестием. Случалось, что в нем пробуждался некий голос, который говорил: «Это не для меня. Я простой человек. Я хочу обыкновенной любви». Но он тут же гасил это чувство протеста. Он знал, что если Мириам не похожа на других встречавшихся в его жизни девушек, то и его любовь к ней несравнима с любовью другого мужчины, хотя бы даже к самой красивой девушке на свете.

22

Теперь они шли по диким дорогам Переи. Число путников не переставало увеличиваться. По–прежнему раздавались злобные выкрики и проклятья. Здесь солдаты не встречались вовсе: царь Ферор жалел денег на содержание чужеземных наемников.

Людская волна проходила по земле подобно саранче. Здесь было мало селений, и все они находились в стороне от дорог. Чтобы до них добраться, надо было сворачивать в сторону. Хотя и здесь встречались пустые деревни. Население, напуганное поведением возвращавшихся переселенцев, уходило в горы, забирая с собой все имущество. Оставались только пустые дома. Путники занимали их, разводили костры и, согреваясь у огня, оставались на ночлег. Здесь, высоко над долиной Иордана, ночи опять были холодные. Не хватало еды. Те, у кого заканчивались взятые в дорогу запасы, были вынуждены голодать.

Мириам и Иосиф провели следующую ночь в такой деревне. Им едва удалось втиснуться в переполненную людьми лачугу. Еды у них не было. Хотя они и взяли из дома довольно много провизии, но Мириам по пути раздавала ячменные лепешки людям, которым нечего было есть. Когда Иосиф пробовал этому воспрепятствовать, она говорила: «Давай не будем беспокоиться о завтрашнем дне, когда вокруг нас голодные люди. Если птица находит немного рассыпанного зерна, она тут же зовет других птиц — она не думает только о себе. Наверное, так ее научил Всевышний…»

В сумке оставалась последняя сухая лепешка. Иосиф предложил ее Мириам, но она покачала головой.

— Я не голодна. Но вон там в углу сидит женщина с мальчиком. Смотри: ребенок, кажется, очень голоден.

— Но ведь и ты…

Она улыбнулась.

— Мой ребенок не плачет, а этот, я видела, плакал…

Мальчик в углу действительно плакал от голода. Он жадно набросился на отданную ему лепешку. Иосиф вернулся к Мириам. Они сидели, прижавшись друг к другу, опираясь о глиняную стену. Было уже совсем темно, но все новые путники заглядывали в двери в поисках ночлега. Около лачуги разгорелась шумная ссора между теми, кто только что пришел в деревню, и теми, кто успел занять место раньше. Звучали неистовые крики; все шло к тому, что вот–вот начнется драка. Но все‑таки дело как‑то уладилось, и возбужденные голоса стали понемногу стихать.

В печи, стоявшей в центре лачуги, развели огонь. Сидя вокруг огня, люди переговаривались:

— Чтоб этого Ирода дьявол сбросил на самое дно бездны!

— Чтоб он никогда не увидел света в аду!

— И он, и вся его семья!

— Нечистый гой!*

— Пусть его первородный сын умрет у него на глазах!

— Чтоб его черви съели!

На улице начался дождь. Он барабанил по сплетенному из ветвей и облепленному глиной скату крыши. В нескольких местах глина размякла и стала протекать. Вода лилась струйками, разбивавшимися о глиняный пол. Несмотря на огонь, в лачуге становилось все холоднее. У всех изо рта шел пар. Иосиф укутал Мириам покрывалами — ее и своим. Она без сопротивления приняла его заботу: ей, должно быть, было действительно холодно. Ее лицо сделалось серым, губы посинели. Ее вид встревожил Иосифа. Он принес ей горячей воды из стоявшего на печи кувшина. Она отпила несколько глотков, а затем грела ладони, обхватив ими горячую чашку. Ей было нелегко заставить себя улыбнуться, но она улыбнулась и сказала:

— Не бойся, все будет хорошо.

Наступила ночь. Люди перестали разговаривать. Стало еще холоднее. Дождь сменился снегом. Сидевшие вокруг печи люди сонно кивали головами, но крепко не спал никто. Дремлющие люди постанывали и что‑то бормотали. Не было дров, поэтому огонь еле теплился. Иосиф обнял Мириам, прижал ее к себе, а она положила голову ему на колени.

Среди ночи он шепотом спросил ее:

— Ты спишь?

— Нет.

— Тебе холодно?

— Нет…

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Не тревожься.