Симона Бовуар - Все люди смертны

Франц фон Зикинген ненавидел Францию. С двадцатитысячной армией и четырьмя тысячами конницы мы двигались на Хёхст, в нескольких лье от Франкфурта, тогда как прочие войска угрожали Палатинату. Напуганные выборщики принесли обычные клятвы, заявляя, что их помыслы чисты, а руки незапятнанны, и Карл был избран, что в целом обошлось в восемьсот пятьдесят две тысячи флоринов.

Стоял прекрасный осенний день, когда Карл въехал в Экс-ла-Шапель. Выборщики вышли ему навстречу; он принял их присягу молча, с непокрытой головой; затем процессия двинулась в ворота старого города. Первыми шли знаменосцы, затем графы, сеньоры, городские советники Экса с белыми жезлами, двор с пажами и герольдами, все бросали деньги в толпу; затем в окружении алебардщиков шли высокие персоны: испанские гранды, кавалеры ордена Золотого руна, принцы и принцы-выборщики. Маршал Паппенгейм, несший имперский меч, в парче и доспехах, вышагивал впереди короля.

23 октября 1519 года состоялась церемония в старом соборе Карла Великого. Архиепископ Кёльнский торжественно провозгласил, обращаясь к присутствующим: «Хотите ли вы, следуя апостольскому слову, покориться этому принцу и сеньору?» — и народ радостно воскликнул: «Да будет так! Да будет так!» И тогда на голову Карла архиепископ возложил корону; Карл поднялся на трон Карла Великого и принял дань почтения от рыцарей, а своды собора огласились звуками «Te Deum».

— Это вам я обязан империей! — взволнованно произнес Карл, когда мы остались наедине в его кабинете.

— Вы обязаны этим Господу, — ответил я. — Он создал меня затем, чтобы служить вам.

Я открыл ему мою тайну; это его не очень удивило, он был слишком добрым христианином, чтобы дивиться какому бы то ни было чуду; в его почтительном отношении ко мне более не было смиренной покорности, присущей ему в детстве, он уважал меня как человека, отмеченного Господом.

— То, что он сделал, послав вас ко мне, — это великая милость, — заявил он. — Вы ведь поможете мне стать достойным этой милости?

— Я помогу вам, — ответил я.

Глаза его блестели. С того момента, когда архиепископ возложил на его голову священную корону, лицо его обрело твердость, взгляд оживился.

— Мне предстоят великие дела! — пылко воскликнул он.

— Вы совершите их, — заверил я.

Я знал, что он мечтает о воскрешении Священной Римской империи, но я-то хотел сосредоточить в его руках всю обитаемую вселенную. Кортес покорял для нас обе Америки, вскоре в Испанию должно было потечь золото, что позволит нам поставить под ружье несметные войска. Единожды объединив германские государства, мы подчиним Италию, Францию.

— Настанет день, когда вся обитаемая вселенная будет принадлежать вам! — воскликнул я.

Карл с испугом взглянул на меня:

— Раньше никто из людей не обладал вселенной.

— Тогда еще не настал момент.

Он замолчал и внезапно улыбнулся. Через стены кабинета донеслось пение виолы.

— Вы не пойдете слушать музыку?

— Через минуту, — откликнулся я.

Он поднялся со словами:

— Это будет прекрасный концерт. Вы должны прийти.

Карл вышел. Он был юн, и он был императором, Господь распростер над ним свою благодетельную сень, и радости мира смешивались в его сердце с его собственной радостью: он мог мирно предаться нежной мелодии виол. Что касается меня, то грудь моя полнилась слишком мощным волнением: я был не в состоянии ничего слышать, кроме этого торжествующего гласа, что никогда еще не раздавался в ушах человека; это был мой собственный голос, и он говорил мне: вот теперь вселенная навсегда принадлежит мне, мне одному; это мое владение, и никто не может поделить его со мной. Карлу предстоит править несколько лет, а передо мной простирается вечность. Я подошел к окну. Я смотрел на звездное небо, на пересекающий его Млечный Путь. Мириады звезд. А у меня под ногами только земля — моя земля. Круглая, отливающая синим, желтым, зеленым, она плыла в эфире: я видел ее. Корабли бороздили моря, дороги прорезали континенты, а я одним движением руки уничтожал непроходимые леса, осушал болота, изменял течение рек; почву покрывали поля и пастбища, на скрещениях дорог вырастали города. Самые жалкие ткачи селились в высоких светлых домах; закрома были полны пшеницы; люди богаты, сильны и прекрасны, все счастливы. Я смогу вернуть земной рай, думал я.

Карл нежно ласкал плащ из радужных перьев. Он любил богатые ткани, драгоценные металлы; когда матросы открыли сундук и выставили на пол большие вазы из алебастра, наполненные бирюзой и аметистами, он не мог отвести глаз.

— Какие богатства! — взволнованно воскликнул он.

Он смотрел на золотые монеты и груды золотых слитков на дне сундука, но я понимал, что он говорит не об этих богатствах, — за серыми стенами брюссельского дворца он видел струю расплавленного золота, взметнувшуюся в небесную синь, он видел, как по склонам вулкана стекают кипящие потоки эмалевой лавы, видел улицы, вымощенные сверкающими металлическими плитами, и сады, где стоят деревья из чистого золота. Я улыбнулся. Сквозь сияние тысячи маленьких солнц я тоже видел, как груженные слитками галеоны выстраиваются на рейде Сан-Лукара и мы щедро осыпаем старый континент дождем сверкающих конфетти…

Я произнес:

— Как можете вы сомневаться?

— У этих людей есть душа, — ответил Карл, выпуская из рук переливчатую ткань.

Он принялся медленно расхаживать по длинной галерее, сунув в карман камзола письмо, которое доставил ему капитан с потрескавшимися губами, — письмо от Кортеса. В прошлом году в день Святой пятницы Кортес высадился на пустынном побережье и основал там город, которому дал название Веракрус. Чтобы помешать своим людям вернуться назад, в Испанию, он велел затопить все свои каравеллы, кроме одной, нагруженной сокровищами императора ацтеков Монтесумы, которую он отправил к Карлу. Он просил защитить его от интриг губернатора Веласкеса, пытавшегося запретить ему снарядить экспедицию. И Карл колебался.

Я в нетерпении смотрел на него. Письма доминиканских монахов с «Исландии», донесения отца Лас Касаса посеяли в его душе беспокойство; мы узнали, что, несмотря на законы, индейцев продолжали клеймить как рабов, их били и уничтожали; слишком слабые, чтобы исполнять порученные им работы, они умирали тысячами. Меня же не заботила участь этих дикарей, отупленных дурацкими суевериями.

— Направьте туда верных людей, чтобы следили за исполнением законов.

— Но кто может быть верным на столь дальнем расстоянии?

Карл вновь принялся расхаживать вдоль стола, загроможденного хрустальными кубками, яшмовыми ожерельями и золотыми статуэтками.

— Святые Отцы преувеличивают. Они всегда преувеличивают, — заметил я.