Стефан Жеромский - О солдате-скитальце

Отчаяние разрывало их сердца. Подняв глаза вверх, они снова увидели висящую прямо над их головами полоску тропы и, не поворачивая головы, представили себе бездонную пропасть, зиявшую у них под ногами. В ту минуту это уже была жестокая схватка с горой. Солдатам казалось, что конца — краю нет этой дороге, что за каждой преодоленной высотой, которая представлялась гребнем горы, где должно кончиться восхождение, на глазах у них у этой ужасной гидры вырастают новые головы. Когда нервная дрожь охватывала усталые тела, когда казалось, что человека сжигает внутренний огонь, нужно было терпеть и остерегаться лишних движений. Снизу доносились все усиливающиеся вздохи и стоны. То и дело слышались возгласы, что кому‑то дурно, и терявшего сознание солдата приводили в чувство штыком и окриком. И вдруг, когда все поддались уже панике, когда всех уже терзали железные когти безумия, раздалась дикая, как окружающие горы, песня Фанера:

В этой песне тирольца, сильной, свободной и смелой, было что‑то подобное шуму горного водопада, низвергающегося на оледенелые глыбы снега, далекому эхо и пронзительному крику орла, раздающемуся среди скал. Солдаты умолкли. Крестьянин перестал рубить лед, отвернулся, оперся усталыми руками на топорище, выпрямил богатырские плечи и снова запел:

Минуту спустя он снова запел:

Окончив песню, он вдруг пронзительно крикнул по — петушиному и снова принялся неистово рубить лед. Еще несколько десятков ступеней — и глазам первой шеренги колонны открылось снежное поле, очень покатое, но уже не обрывистое. Ущелье, похожее на трубу, осталось позади.

Офицеры запретили шуметь, и солдаты в молчании переживали свою радость. Они выходили на ледник мокрые, перепачканные, потные, с обветренными лицами. Гюдена трудно было узнать. Мундир на нем был изорван, шляпа измята, как старая туфля, руки окровавлены, а прекрасные волосы напоминали клочья сена.

Когда все взобрались на скат, офицеры сделали попытку построить батальоны, чтобы двинуться к вершине Тиральплистока, но трудно было сохранить порядок. Кругом открылось такое необыкновенное зрелище, что у самых энергичных офицеров руки опустились и слова замерли на устах. Все тщетно искали глазами землю. Насколько хватает глаз, простирался ландшафт, как бы порожденный бредовой фантазией или страшным сном. Жители равнин, привыкшие к гладкой зеленой поверхности, оцепенели при виде этих изумительных безбрежных громад льда и гранита. Перед ними открылись таинственные пустыни Бернских Альп— «alt fry Weissland» [31] Древняя вольная страна снегов (швейцарский диалект). .

По другую сторону долины Хасле, лежавшей у их ног, громоздились горы: Шрекхорн, Веттерхорн, Эйгер, Менх, а дальше уходили в небо два белых гребня Юнгфрау, соприкасающиеся с беспредельными полями Гросер — Алечфирна. Казалось, что там на солнце лежат и греются чьи‑то тела, стоят потрескавшиеся сооружения и обвалившиеся башни, высятся гигантские фигуры, как Менх, или, приковывая к себе воображение, является взору такое загадочное видение, как Финстераархорн. Казалось, что там собрались призраки с того света, что в причудливых формах их нет ничего земного, что это какие‑то чудища и страшилища, порожденные безумным бредом. Три единственных видных там цвета — голубой, черный и белый были так чисты, что вселяли в душу тревогу.

Взглянув в сторону долины Ааре, солдаты увидели еще деревушку Гуттаннен, похожую на стайку куропаток, сбившихся в кучу на серой меже. Река Ааре, с цепью кипящих водопадов казалась полоской снега. Течение воды было незаметно, рокот волн остался где‑то далеко в пропасти. Лес, последний Лес за Гуттанненом, чернел, как островок терновника. Солдаты с тоской поглядывали на него, омраченные впечатлениями и предчувствиями, понимая одно: окружающая их бездушная, окаменелая, чуждая природа — злой провозвестник, союзник врага.

Медленно поднялись они в гору и прошли по углубленному с мягким наклоном Альплиглетчеру. Миновав круглую вершину этого ледника на высоте 3390 метров, они увидели восточные склоны альпийской горной цепи и у подножия ее долину Урзерен. Спустившись еще ниже, они очутились на главной площадке Ронского ледника, в той его части, которая носит название im Sumpf [32] Трясина (нем.). . Это место с одной стороны замыкали вершины Шнеешток, Ронешток, Галеншток, с другой — вершина Гельмерхорнер. Поверхность ледника омывалась водой и, казалось, Трепетала во мгле. Маленькие ручейки с шумом бежали к трещинам и узким зеленым расселинам и с мелодическим звоном падали в скрытые проходы. В углублениях, отливая всеми цветами, блестели, как стекло, мелкие озерца. По краям ледника высились осыпающиеся утесы, со всех сторон окруженные валами выветрившихся камней. От скалы к скале во всю ширь ледника, словно кривые гряды, тянулись извилистые, застывшие волны. Казалось, вся масса льда стремится вылиться через каждый пролом между скалами и течет, как широкая, бушующая река со множеством притоков. Однако с особенной стремительностью эта ледяная река врывалась в низину между перевалом Фурка и остроконечными грядами скал Нэгелисгретли. Там, сжимаясь и словно задыхаясь в тесной горловине, льды раскалывались, громоздились друг на друга, оскаливали клыки и обрушивались вниз застывшим каскадом.

Солдаты были голодны, как стая волков. В разреженном воздухе, после трудного восхождения, они го товы были грызть собственные башмаки. Командующий и офицеры тоже проголодались и торопили их, чтобы до наступления ночи стать над лагерем неприятеля. Уже вечерело, когда колонна подошла к вершинам Нэгелисгретли. Солнце стояло еще высоко над горизонтом, но на долину Роны, в той части, где ее замыкал перевал Фурка, который увидели солдаты, пала внезапно, без сумерек тьма, тяжелая, как крышка гроба. Горы, огромные белые горы стояли в лучах солнца, сверху донизу залитые пурпуром. Все снежные поля видны были как на ладони, а Финетераархорн, подобно огромным воротам, закрывал путь к противоположной стороне, отбрасывая тень, длинную, как весь горный кряж. Фиолетовые тучи медленно выплывали из бернских долин и тихо ползли по розовеющему небу.