Теофиль Готье - Золотое руно

Правда, ты отлично знаешь литературу. Ты постиг до самых глубин эстетику, мистику, пластику, архитектонику и поэтику; Марфурий и Панкрат [36] Марфурий и Панкрат — персонажи комедии Мольера «Брак поневоле» (1664), пародирующие философов — схоластов. не обладали более подробным списком искусств и дисциплин, кончающихся на «ика». От Орфея и Ликофрона до последнего томика Ламартина впитал ты в себя все выкованные метры, все шеренги рифм, все отлитые в ту или иную форму строфы; от тебя не ускользнул ни один роман. Ты обозрел от края до края огромный мир фантазии; ты знаешь всех художников от Андре Рако де Канди и Бидзамано до господ Энгра [37] Энгр Жан — Огюст — Доминик (1780–1867) — выдающийся французский художник и рисовальщик. и Делакруа [38] Делакруа Эжен (1798–1863) — живописец, крупнейший представитель реализма во французском изобразительном искусстве. ; ты изучал красоту у самых чистых источников; барельефы Эгины [39] Эгина — остров в Сароническом заливе Эгейского моря, заселившийся еще во втором тысячелетии до н. э. Раскопки Эгины дали большое количество находок архаического периода; ценные скульптуры были найдены в храме Афайи (V в. до н. э.). , фризы Парфенона, этрусские вазы, священные скульптуры Египта, греческое и римское искусство, готику и ренессанс — ты все проанализировал, все ощупал, ты стал чем‑то вроде маклера красоты, у которого художники спрашивают совета, когда выбирают натурщицу, как советуются с конюхом, покупая лошадь. Конечно, никто лучше тебя не разбирается в физических качествах женщины, на этот счет ты можешь сравниться с афинскими скульпторами; но поэзия так поглотила тебя, что ты отрекся от природы, мира и жизни. Твои любовницы были для тебя только более или менее удавшимися картинами: красивых твоя любовь расценивала, как произведения Тициана, хорошеньких — как модели Буше [40] Буше Франсуа (1703–1770) — французский художник. или Ванлоо [41] Ванлоо — семья французских живописцев, нидерландцев по происхождению. , но тебя никогда не тревожил вопрос, трепетало ли и жило ли что‑нибудь под этими внешними формами. Хотя у тебя доброе сердце, скорбь и радость кажутся тебе двумя гримасами, нарушающими спокойствие линий. Женщина для тебя только теплая статуя.

Ах, бедный мальчик, брось в огонь свои книги, разорви гравюры, разбей гипсовые слепки, забудь Рафаэля, забудь Гомера, забудь Фидия, раз у тебя не хватает мужества взяться за кисть, перо или резец; к чему тебе это бесплодное восхищение? Чем кончатся твои безумные порывы? Не требуй от жизни больше, чем она может тебе дать. Только великие гении имеют право быть недовольными мирозданием. Они могут смотреть прямо в глаза сфинксу, потому что способны разгадать его загадки. Но ты не великий гений; будь прост сердцем, люби тех, кто любит тебя, и, как говорил Жан — Поль, не проси ни лунного света, ни гондолы на Лаго Маджоре, ни свидания на Изола Белла.

Сделайся адвокатом — филантропом или швейцаром, направь свое честолюбие на то, чтобы стать избирателем или капралом в своей роте; приобрети то, что в обществе называется положением, сделайся добрым буржуа. При этом слове, конечно, твои длинные волосы станут дыбом от ужаса, потому что ты так же презираешь буржуа, как немецкий бурш — филистера, военный — штатского и брамин — парию. Ты подавляешь беспредельным презрением всякого честного торговца, предпочитающего куплет водевиля терцине Данте и одетых в муслин красавиц модного портретиста оборванцу Микеланджело. Для тебя подобный человек ниже любого дикаря, а между тем есть и такие мещане, чья душа полна поэтического трепета, которые способны на сильную любовь и самопожертвование и испытывают чувства, недоступные тебе, ибо у тебя мозг поглотил сердце.

Посмотри на Гретхен, которая всю свою жизнь только поливала гвоздики и сплетала нити; в ней в тысячу раз больше поэзии, чем в тебе, господин артист, как теперь говорят: она верит, она надеется, она улыбается и плачет; одно твое слово вызывает солнце и дождь на ее очаровательном личике; вот она сидит в большом вышитом кресле у окна, в рассеянном свете дня, и делает свое обычное дело. Но как работает ее юная головка! Как горит ее воображение! Сколько воздушных замков она строит и разрушает! Вот она краснеет и бледнеет, ей жарко, ей холодно, как влюбленной из античной оды;

кружево выпадает из ее рук, она слышит на плитах тротуара звук шагов, который распознала бы среди тысячи других с той остротой и проницательностью, которую страсть придает органам чувств; хотя ты и приходишь в назначенный час, тебя уже давно ждут. Весь день ты был единственным ее занятием; она спрашивала себя: где он теперь? что он делает? думает ли обо мне в то время, как я думаю о нем? может быть, он болен, — вчера он мне казался бледнее обычного; когда он уходил, у него был грустный и озабоченный вид; не случилось ли с ним чего‑нибудь? не получил ли он из Парижа неприятных новостей?.. И еще, и еще вопросы, все те, которые задает себе влюбленная женщина, охваченная благородной тревогой.

Для этой бедной девушки с таким щедрым сердцем переместился теперь весь центр существования: она дышит, она живет только тобой. Так изумительна тайна любовного перевоплощения, что ее душа живет в твоем теле, ее дух спускается к тебе и осеняет тебя; она бросилась бы наперерез шпаге, угрожающей твоей груди, — ведь каждый предназначенный тебе удар может убить ее. И, однако, ты взял ее лишь как игрушку, для тебя она кукла, которую можно одевать так или иначе по прихоти воображения. Чем ты заслужил такую любовь — бросил несколько взглядов, подарил несколько букетов и проникновенным тоном произнес несколько шаблонных фраз из романа. Быть может, более горячо любящий не достиг бы цели; ибо — увы! — чтобы внушить любовь, нужно самому ее не чувствовать. Ты хладнокровно смутил навеки безмятежность ее скромного существования. Поистине, маэстро Тибурций, обожатель белокурых красавиц и презирающий мещанство, ты совершил злое дело; очёнь жаль, что нам приходится тебе это говорить.

Гретхен не была счастлива: она чувствовала между собой и своим любовником невидимую соперницу, ее охватила ревность; она стала следить за Тибурцием и убедилась, что он ходит только в свою гостиницу «Брабантский герб» и в собор на площади Мейр. Она успокоилась.

— Почему, — сказала она ему однажды, — вы всегда смотрите на святую Магдалину, поддерживающую тело спасителя на картине «Снятие с креста»?

— Она похожа на тебя, — ответил Тибурций.

Г ретхен покраснела от удовольствия и побежала к зеркалу, чтобы проверить справедливость этого сравнения; она убедилась, что у нее влажные блестящие глаза, белокурые волосы, выпуклый лоб, весь абрис лица, как у святой.