Джек Лондон - Смирительная рубашка. Когда боги смеются

Чудесные странствования ждали меня на старом «Спарвере»! Мы искали новые страны, где можно было купить шелка и пряности, а нашли лихорадку, ужасную смерть, отравленный мир, где смерть и красота шли рука об руку.

Этот старый Иоганес Мартенс, без следа романтизма на угрюмом лице и в квадратной седой голове, искал земли царя Соломона, копи Голконды, разыскивал древнюю затонувшую Атлантиду, которую надеялся обнаружить, проплывая мимо по течению.

Вместо этого он нашел людоедов, живущих на деревьях.

Мы высадились на странных островах с изрезанными морем берегами и с дымящимися вершинами вулканов, где курчавые маленькие звероподобные люди испускали в джунглях обезьяньи крики, рассыпали отравленные колючки на лесных тропинках, устраивали волчьи ямы и пускали в нас из полумрака безмолвных джунглей отравленные дротики. И тот, в кого впивался такой дротик, как жало осы, умирал страшной и мучительной смертью. Также мы сходились в открытом бою на побережье с другими, более свирепыми и крупными людьми, вооруженными копьями и стрелами, в то время как большие деревянные барабаны и маленькие тамтамы гремели, возвещая войну, в лесных теснинах, а все холмы дымились сигнальными огнями.

Хендрик Хэмел был нашим суперкарго и одним из владельцев «Спарвера», а вторым был капитан Иоганес Мартенс. Последний немного говорил по-английски, Хендрик Хэмел владел этим языком несколько лучше. Матросы же, с которыми мне приходилось иметь дело, говорили только по-голландски.

Наконец мы прибыли в зачарованную страну Японию. Но ее жители не пожелали иметь с нами дело, и два чиновника с мечами у пояса, в длиннополых шелковых халатах (при виде этих шелковых халатов у Иоганеса Мартенса потекли слюнки), пришли к нам на корабль и вежливо попросили нас убраться прочь. Их слащавые манеры скрывали стальную волю воинственной расы, и мы это поняли, почему и отправились своей дорогой.

Мы пересекли Японский пролив и вошли в Желтое море, держа курс на Китай, когда наш «Спарвер» разбился о скалы. Старый «Спарвер» был ветхим корытом, неуклюжим и грязным, с вечно пьяным экипажем, он потерял уже всякую маневренность. При самой благоприятной погоде, на всех парусах он мог делать только шесть узлов. При этом он болтался вверх и вниз, как выброшенная в море тыква. Лавировать было немыслимо; для того чтобы повернуть «Спарвер», нужны были усилия всей команды на протяжении полувахты. И вот такая посудина была подхвачена береговым ветром, направление которого внезапно изменилось на восемь румбов, после того как отчаянный ураган трепал нас в течение сорока восьми часов.

В холодном свете грозового рассвета нас погнало к берегу, к неприступной, нависающей над морем вершине горы. Был конец зимы, и за дымящимися сугробами снега мы могли разглядеть побережье, если только это можно было назвать побережьем, таким изрезанным оно было. Я видел острова со страшными утесами, бессчетные маленькие островки, а позади — мрачные, покрытые снегом цепи гор, и всюду торчали утесы, столь острые, что на них не держался снег, а также мысы и уступы скал, выступающие в бурлящее море.

Эта страна, к которой мы подъехали, не имела названия, никогда ее не посещало ни одно судно. В нашей морской карте ее береговая линия была едва намечена.

Все, что мы знали о ней, это то, что ее обитатели были так же негостеприимны, как тот маленький кусочек их земли, который мы видели.

«Спарвер» наткнулся носом на скалу. В этом месте вода была слишком глубокой для его кривого дна, так что наш обращенный к небу бушприт погнулся от столкновения и отлетел. Передняя мачта сдвинулась на борт со страшным треском канатных вантов, остановилась и снова упала вперед на скалу.

Я всегда восхищался старым Иоганесом Мартенсом. Смытые огромной волной с кормы, мы были выброшены на нижнюю часть палубы, откуда стали пробивать дорогу вперед к крутому, колыхавшемуся в килевой качке носу с баками. К нам присоединилось еще несколько матросов. Укрепившись на носу, мы стали считать головы. Нас было всего восемнадцать. Остальные погибли.

Иоганес Мартенс дотронулся до моего плеча и показал наверх, где над бьющей каскадом соленой водой выступал хребет скалы. Я понял, чего он хочет. Передняя мачта раскололась и терлась о гребень скалы. Над гребнем была расселина. Он хотел знать, решусь ли я прыгнуть с носовой мачты в расселину. Расстояние между ними то увеличивалось до двадцати футов, то уменьшалось до шести. Это был бы настоящий подвиг, потому что мачта шаталась, как пьяная, в боковой качке, вместе с корпусом судна, по которому перекатывались разбитые в щепки корабельные бочки.

Я начал взбираться. Но матросы не ждали. Один за другим следовали они за мной по опасной мачте. И действительно, надо было торопиться, потому что в любую минуту «Спарвер» мог погрузиться на дно.

Я прикинул расстояние, прыгнул и, попав в расселину, вскарабкался на скалу, готовый протянуть руку тем, кто прыгнет после. Но это произошло не скоро. Мы все вымокли в воде и здорово замерзли на этой прогулке под ветром. Кроме того, прыжки должны были быть соразмерены с качкой корпуса и с колебаниями мачты.

Повар прыгнул первый. Он зацепился за конец мачты и упал, повернувшись в воздухе, как колесо. Морские волны подхватили его тело и разбили о скалу. Юнга, бородатый парень лет двадцати с небольшим, не смог удержаться, соскользнул с мачты, съехал вниз и был раздавлен о гребень утеса. Раздавлен!

Он мигом испустил дух. Двух других постигла участь повара. Капитан Иоганес Мартенс шел последним, и он стал четырнадцатым из тех, кому удалось достичь расселины. Час спустя «Спарвер» сорвался с рифа и пошел ко дну.

Два дня и две ночи просидели мы, близкие к гибели, на этом утесе, потому что оттуда не было дороги ни вверх, ни вниз. Наконец на третий день нас нашла рыбацкая лодка. Мужчины все были в белых грязных лохмотьях, и их длинные волосы были завязаны странным узлом на затылке — брачным узлом, как я узнал впоследствии. Также я узнал, что очень удобно хвататься за этот узел одной рукой, когда бьешь другой по голове, если словесные аргументы уже не действуют.

Лодка отплыла в деревню за помощью, и много потребовалось крестьян и их усилий, да и много дней прошло, прежде чем они смогли нас спустить. Это был бедный, жалкий народ, и их пища с трудом могла удовлетворить даже желудок морского бродяги. Их рис был коричневым, как шоколад, плохо очищенным, с кусочками мякины и каким-то неизвестным мусором, из-за чего они часто прерывали трапезу, чтобы засунуть в рот большой и указательный пальцы и вытащить несъедобный кусок. Они употребляли в пищу также нечто вроде проса и различные маринады необычайно разнообразных сортов, которые обжигали язык.