Герман Казак - Город за рекой

— Хорошо ли ты отдохнула? — озабоченно спросил он, беря ее за руку и ведя к креслу, стоявшему у стола. — Ты так крепко спала, Анна.

— Это был не сон, — возразила она. — Это было бесконечное блуждание над краем бездны. Я как будто уже прошла тропой демонов. Но не будем об этом. Я ничего больше не знаю.

Голос ее звучал холодно и, как ему казалось, нарочито сдержанно. Она почти не ела, изредка бросая украдкой взгляд на него.

Когда Роберт заговорил о службе, которая определенным образом сказывается на нем, она заметила в ответ, что само собой понятно, что это значит, когда кто-то поселяется в Старых Воротах.

— Кто бы мог подумать, что тебя назначат нашим хронистом! — сказала она. — Сюда, как я слышала, приглашают обычно поэта, художника. Хотя в тебе, если разобраться, тоже есть что-то от художника, это, пожалуй, способность подмечать, наблюдательность.

— Удивительно, что ты говоришь прямо как мой приятель Катель о хронике, но я, увы, еще ни строчки не написал и, значит, ничего пока не сделал из того, что мне поручено Префектурой.

Анна в ответ на это сказала, что Префектура, от которой ничто не остается скрытым, меньше, быть может, нуждается в его записках, чем люди, еще пребывающие по ту сторону реки.

Роберт помолчал, как бы соображая.

— Ты боишься меня? — спросила она. — Я для тебя чужая теперь, когда мы все узнали друг о друге?

— Точно такой же вопрос мог бы и я задать тебе, — возразил он.

— Но я верю в тебя.

— Этот вечный свет, который делает меня больным, — сказал он, — это нещадное солнце в небе, изо дня в день, которое иссушает чувства, раздражает нервы, чтобы обольщать нас иллюзиями в этом призрачном мире.

— Фата-моргана, так сказать, — повторила она вчерашние свои слова, только уже безрадостно.

Он вдруг вскочил с места и бросился к двери, но тотчас одумался и снова вернулся к столу.

— Я возьму тебя к себе в помощники, — сказал он, — в Архив. С работой теперь все равно уже не справиться прежними силами. Я похлопочу.

— Роберт, — возразила она мягким, спокойным тоном, — это запоздалая мысль. Если бы ты сразу, как приехал сюда, открылся мне или хотя бы вчера обмолвился словом, но теперь я уже сама себе вынесла приговор.

— Но в чем дело? — взволнованно спросил Роберт. — Что могло измениться? Ты не хуже Леонхарда справилась бы со своими обязанностями в Архиве, даже еще лучше помогала бы мне.

В дверь постучали, вошел Леонхард.

— Архивариус вызывал меня?

Роберт досадливо покачал головой. Что это он — подслушивал? Он попросил юношу убрать со стола. Леонхард смущенно поклонился Анне. Затем составил посуду на поднос и только собрался вынести, как вдруг оступился. Поднос в его руках накренился, и часть посуды соскользнула и упала со звоном на пол.

— Потом выметешь, — сказал архивариус сконфуженному юноше.

Тот извинился и, потупясь, быстро вышел из комнаты.

— Вообще он всегда такой аккуратный, собранный, — заметил Роберт, — но последние дни, я обратил внимание, стал каким-то другим, точно встревожен чем-то.

Анна молчала. Роберт вернулся к прерванному разговору и снова выразил желание взять ее в помощники.

— Мне предстоит встреча с Высоким Комиссаром, — сказал он, — я испрошу его разрешения.

— Ты будешь говорить с самим Высоким Комиссаром?

— Да, и совсем скоро.

— Это очень хорошо, — сказала она нараспев. — Это очень хорошо. Но когда именно?

— Скоро, Анна.

— И все-таки когда, Роберт?

— Пока не знаю точно.

— Ты знаешь, Роберт, только не хочешь мне говорить.

— Я знаю одно, — возразил он, — что меня вызовут к нему, как только это будет возможно.

— Теперь, Роберт?

— Еще до истечения фазы Луны.

— Вот как, — сказала она устало, — тогда это поздно.

— Что значит слишком поздно? — спросил он.

— Пойди к нему теперь же, сейчас же, Роберт!

— Я не могу, Анна.

— Но ты же архивариус! — горячо возразила она. — У тебя есть право. У тебя есть свобода волеизъявления. Ты почти что бог.

— Ну что ты говоришь, Анна!

— Я буду любить тебя, Роберт, очень любить, как еще не любила в своей жизни. Поверь мне. И никогда тебя не оставлю.

На ее щеках разлился тонкий румянец.

— Возьми меня с собой, — попросила она.

— В Префектуру?

Она замотала головой.

— Нет, возьми меня с собой, — повторила она.

Он посмотрел ей в глаза. Она чуть заметно кивнула ему, как будто могла этим склонить его к согласию.

— Когда ты отправишься туда, — умоляюще сказала она, — когда возвращаться будешь назад, через мост, на ту сторону! Да, Роберт?

— Я прикомандирован к Архиву, — возразил он, — как все другие.

— Не как другие, — живо сказала она и продолжала нежно: — Я лучше знаю. Ты — посланец. Ты наложил руку на меня, и от тебя я воскресну и смогу вернуться к жизни. Моя тень снова станет плотью, и это будет иначе, чем раньше, мы будем вместе слушать музыку, ты только представь, Роберт, музыка и все, чего здесь не хватает, будет жить. Это будет как новое рождение на земле, только со знанием тайны, тайны постепенного схождения к смерти.

— Как ты увлекаешься, Анна!

— Если ты больше не любишь меня, — сказала она, — тогда возвращайся один, тогда оставь меня на произвол судьбы.

— Я люблю тебя, — возразил он.

— Это так легко говорится, — сказала она, — так прекрасно и просто говорится. Но я скоро увижу, всерьез ли ты говоришь это.

Роберт поднялся.

— Допустим, что я занимаю как архивариус и хронист особое положение, каким обычно удостаивают, как ты сказала, художников, поэтов, и если это так, то я здесь — часть каждого.

— Я — часть тебя, — сказала она. — Возьми меня с собой, — умоляюще попросила она в третий раз. На улице громыхали тележки.

— Я провожу тебя немного. Только сначала загляну в Архив, нет ли чего срочного.

— Как ты честолюбив, — заметила она ему.

— Я ведь не ради себя здесь, в этом мире. На меня возложено поручение.

— Ты обременен еще и другой стороной жизни, — сказала она.

— Пойми, для меня все смещается в другую плоскость теперь, когда я знаю, что с этим городом. Отныне я иначе вижу запустение, мрачную картину развалин. С этой ночи я многое начал понимать.

Она подняла на него глаза.

— Так ты не разочаровался во мне?

— Ты, Анна, тот человек, кто открыл мне глаза.

— Тогда это хорошо, — сказала она, — тогда это было правильно.

Он сделал шаг к ней, как будто хотел обнять ее, но сказал только:

— Нам надо идти.

Она поднялась и, оправляя платье, слегка покачнулась. Он протянул руку, чтобы поддержать ее.

— Спасибо, Роберт, мне уже хорошо.

— Почему ты теперь называешь меня Робертом? — спросил он, когда они вышли из комнаты.

— Разве я называла тебя как-то иначе?

— Да, раньше — только уменьшительным именем, до сегодняшнего утра.