Мария Эджуорт - До завтра

Имѣя голову наполненную разными проэктами и мечтательными надеждами, я отъ утра до вечера не говорилъ ни о чемъ болѣе, какъ о предпринимаемомъ путешествія; но по своей привычкѣ всѣ нужныя приготовленія откладывалъ до послѣдней минуты. Уже передъ отъѣздомъ я началъ только сбираться. Тутъ наполнилась моя комната чемоданами, мѣшками, тюками, книжками, карандашами, красками, изъ которыхъ надлежало выбирать нужное. Явились купцы, портные, швеи и другіе ремесленники и ремесленницы; родные и пріятели не хотѣли отпустить меня, не простившись; принесено множество записокъ о разныхъ препорученіяхъ. Мнѣ захотѣлось воспользоваться совѣтомъ глубокомысленнаго Локка, относительно приготовленія книжекъ для ежедневныхъ записокъ о путешествіи; началъ сшивать тетради, и разкладывать ихъ въ такомъ порядкѣ, какой предписанъ великимъ Метафизикомъ. Въ сихъ хлопотахъ прошелъ послѣдній день, наступила ночь, а я ничего еще не сдѣлалъ. Надлежало ѣхать до Портсмута въ легкой почтовой коляскѣ. Всѣ уже сѣли, а ко мнѣ еще не приносили ни бѣлья отъ прачки, ни платья отъ портнаго, и всѣ вещи мои лежали въ безпорядкѣ. Я проклиналъ ремесленниковъ, которые откладываютъ работу, и не выполняютъ даннаго слова. Будучи въ сильномъ движеніи отъ нетерпѣливости, я опрокинулъ чернильницу на приготовленную для дневныхъ записокъ книгу, которой уже награфилъ цѣлую половину; кончилось тѣмъ, что коляска безъ меня уѣхала. Батюшка чрезвычайно опечалился; я подумалъ, что можетъ быть неблагопріятный вѣтеръ помѣшаетъ путешественникамъ отравиться, — что кто нибудь изъ Посольской свиты подобно мнѣ не успѣлъ выбраться, и что приѣду въ самую пору. Тоже самое твердилъ я моему батюшкѣ, и успокоилъ его. Онъ согласился отложить отъѣздъ до завтра, потому что ранѣе не льзя было выбраться. И такъ на другой денъ я пустился въ дорогу; тотъ часъ по прибытіи въ Портсмутъ узналъ, что корабли Индостанъ и Ліонъ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ отплыли въ море. Какая несносная досада! я съ ума сходилъ отъ печали, услышавъ, что небольшое судно отправится въ путь съ нѣкоторыми Посольскими вещами, я стремглавъ побѣжалъ къ пристани, нанялъ дорогою цѣною лодку, и приплылъ къ судну въ самую ту минуту, когда поднимали на немъ паруса.

Плаваніе наше было благополучно; жаль только, что я не могъ пользоваться тѣми выгодами, которыя надѣялся имѣть отъ обращенія съ учеными людьми, находившимися на корабляхъ съ Посольствомъ. Мы догнали ихъ подлѣ Суматры; тогда то я почувствовалъ всю важность своей потери! Любопытство не давало мнѣ покоя, когда разсказывали о сдѣланныхъ разныхъ наблюденіяхъ въ продолженіе плаванія. Болѣе всего жаль было мнѣ рѣдкихъ предметовъ Натуральной Исторіи, которыми можно бы украсить будущее мое сочиненіе; однакожь я утѣшалъ себя надеждою, что въ столь славной Имперіи, какова Китайская, найду множество предметовъ, которые съ избыткомъ вознаградятъ мою потерю.

Наконецъ мы достигли пристани. Тутъ большую половину ночи я провелъ за работою надъ сочиненіемъ краснорѣчиваго предисловія къ будущей книгѣ. Когда ложился спать у голова моя наполнена была великими мыслями; мнѣ приснилось, будто Китайской Императоръ, увѣдомясь объ отличныхъ моихъ талантахъ, поручилъ мнѣ воспитывать Принцевъ. Звонъ гонгу разбудилъ меня поутру, что значило, что барки, на которыхъ велѣно везти насъ, отчалили отъ берега. Я поспѣшно одѣлся, выбѣжалъ на бортъ корабля въ самое то время, когда свита сходила на барки — и былъ весьма доволенъ своею исправностію. Когда уже проплыли около двухъ миль, мнѣ вспало на мысль, что было бы очень хорошо срисовать Китайскіе берега; въ тужъ минуту я бросился за карандашемъ и бумагою — но, увы! карандашь и бумага остались въ кораблѣ на постелѣ. Желая всегда имѣть ихъ при себѣ, я держалъ то и другое въ чемоданѣ. На канунѣ ввечеру для памяти положилъ связку въ головахъ; по утру, спѣша одѣваться, забылъ ее, а слуги, ничего не зная о бумагѣ, взяли только чемоданъ. По крайней мѣрѣ я постарался сдѣлать нѣкоторыя замѣчанія на бумажныхъ лоскуткахъ, не сомнѣваясь, что послѣ можно будетъ весьма легко составить нѣчто полное, а рисунки сдѣлать наизусть. — Мы приѣхали въ Пекинъ, гдѣ помѣстились въ великолѣпномъ домѣ, однакожь намъ не дозволяли выходить со двора ни на одинъ шагъ. Насъ посѣщали Мандарины, о которыхъ совсѣмъ нечего писать. Они безпрестанно дѣлали намъ однѣ и тѣже привѣтствія, такъ что даже переводчикамъ надоѣло повторять, что уже много разъ говорено было. Довольно сказать, какъ одинъ изъ Мандариновъ входитъ въ комнату, какъ поздравляетъ, какъ машетъ опахаломъ, пьетъ чай; всѣ одинъ на другаго совершенно походятъ. Я началъ уже думать, что не стоило труда ѣздить такъ далеко, чтобъ увидѣть то, о чемъ можно имѣть достаточное понятіе, посмотрѣвши нѣсколько разъ Китайскія тѣни? Одинъ только человѣкъ, котораго я видѣлъ, заслуживаетъ вниманіе: онъ говорилъ по французски, и не походилъ на Мандариновъ. Это былъ Экс-Эзуитъ, прежній Миссіонарій, которой, отправляя свою должность, умѣлъ понравиться Двору, и вступилъ въ службу. Сколько этотъ казался занимательнымъ, столько прочіе были несносны. Мнѣ удалось разспросить его о свойствахъ и нравахъ китайцевъ. Я не могъ насытишься его бесѣдою; столь была она пріятна и поучительна!

Наконецъ намъ объявлено, что Императоръ ожидаетъ Посольства въ Еголѣ. Мысль объ описаніи садовъ сего очаровательнаго жилища пробудила мои таланты. Я вознамѣрился описать ихъ слогомъ піитическимъ, но такъ, чтобы въ немъ свѣтились историческія, философическія и моральныя картины Китайскаго Государства.

Приѣхали въ Еголъ. Тутъ занялись приготовленіями къ аудіенціи; къ тому еще не было удобнаго мѣста для писанья, и я не могъ разложить дорожныхъ своихъ замѣчаній. Карманы мои были наполнены бумажными лоскутками, на которыхъ я сокращенно записывалъ свои наблюденія. Не одинъ разъ раждалась во мнѣ охота привести ихъ въ порядокъ — но никогда не удалось того сдѣлать. Написанное карандашемъ большею частію стерлось. Не смотря на то, я собралъ, что можно было, и все спряталъ съ подушками въ чемоданъ; казалось, что записки мои долженствовали быть сбережены въ цѣлости.

Спустя нѣсколько дней, Посольству велѣно обратно ѣхать въ Пекинъ. Прибывши въ сію столицу, мы тотчасъ получили другое повелѣніе немедленно выѣхать изъ Китайскаго Государства. Насилу удалось намъ выпросить себѣ двудневную отсрочку.

Во все время путешествія изъ Пекина въ Кантонъ, я былъ нездоровъ и чувствовалъ нужду въ отдыхѣ; сверхъ того пришла мнѣ охота ловить удою рыбу; въ хорошую погоду большую часть дня проводилъ я въ сей невинной забавѣ. Однакожь я не забывалъ и о томъ, что надлежало привеети въ порядокъ мои замѣчанія. Много разъ я принимался за чемоданъ; но можно ли на кораблѣ думать объ ученыхъ трудахъ, которые требуютъ тишины и спокойства? можно ли писать при безпрестанномъ крикѣ матросовъ, при частыхъ посѣщеніяхъ, и всегдашнихъ забавахъ пассажировъ? Наконецъ мы приплыли къ берегамъ Англіи, — а я не вынималъ ни разу своихъ лоскутковъ, на которыхъ большая часть письма уже стерлась.