Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы

— Выслушай меня! Я принес новости.

— Но мы…

Длинная желтая рука поднялась и заставила его замолчать. Ким поспешно спрятал ноги под одежду.

— Выслушай меня! Я принес новости! Поиски закончены. Теперь ждет награда. Вот как. Когда мы были в горах, я жил твоей силой, пока молодая ветвь не согнулась и чуть было не сломалась. Когда мы сошли с гор, я беспокоился о тебе и о многом, что лежало у меня на сердце. Челн моей души потерял направление: я не мог заглянуть в Причину Вещей. Поэтому я отдал тебя полностью на попечение добродетельной женщины. Я не принимал пищи. Я не пил воды. Но я все же не видел Пути. Мне навязывали пищу, кричали сквозь запертую дверь. Поэтому я удалился в пещеру под деревом. Я не принимал пищи. Я не пил воды. Я просидел в размышлении два дня и две ночи, стараясь отвлечься от внешнего мира и задерживать дыхание, как это полагается при благочестивых размышлениях. На вторую ночь — так велика была моя награда — мудрая Душа освободилась от глупой Плоти и стала свободной. Этого я никогда еще не достигал, хотя бывал близок к тому. Обрати на это внимание, потому что это — чудо!

— Действительно чудо. Два дня и две ночи без еды. Где была сахиба? — вполголоса проговорил Ким.

— Да, моя душа стала свободна и, воспарив словно орел, увидела, что нет ни Тешу ламы, никакой другой души. Как капля тянется к воде, так влекло душу мою к Великой Душе, которая выше всех вещей. В это время, возвышенный размышлениями, я увидел всю Индию, от Цейлона на море до гор и моих родных гор у монастыря Суч-Дзен; я увидел каждый лагерь, каждое поселение — до самого последнего — в одно и то же время и на одном месте, потому что они были внутри Души. Поэтому я узнал, что Душа перешагнула за иллюзию Времени, Пространства и Вещей. Поэтому я узнал, что я свободен. Я увидел тебя одновременно лежащим на твоей койке и падающим вниз вместе с идолопоклонником — в одно время, в одном месте, в моей Душе, которая, говорю я, соприкоснулась с Великой Душой. Я видел также распростертое глупое тело Тешу Ламы и хакима из Дакка, стоящего перед ним на коленях и кричащего ему что-то на ухо. Потом моя Душа оказалась совсем одинокой, и я ничего не видел, потому что соединился со всем, так как достиг Великой Души. И я размышлял тысячу тысяч лет, бесстрастный, знающий Причины всех Вещей. Тогда вдруг какой-то голос крикнул: «Что станется с мальчиком, если ты умрешь?» — и я пришел в себя, и жалость к тебе охватила меня, и я сказал себе: «Я вернусь к моему челе, чтобы он не сбился с Пути». Тогда эта моя Душа, Душа Тешу ламы, оторвалась от Великой Души с невыразимыми усилиями, мучениями и тоской. Как икринка из рыбы, как рыба из воды, как вода из облака, как облако из плотного воздуха, так вышла, выскочила, оторвалась, испарилась Душа Тешу ламы из Великой Души. Потом какой-то голос крикнул: «Река! Берегись Реки!» — и я взглянул на весь мир: он был такой же, каким я видел его прежде, — единым по времени, единым по месту — и я ясно увидел Реку Стрелы у своих ног. В этот час Душа моя была скована каким-то злом, от которого я не вполне очистился. Оно лежало у меня на руках и обвивалось вокруг поясницы, но я оттолкнул его и полетел, словно орел, к самому тому месту, где находилась Река. Ради тебя я отталкивал мир за миром. Я видел Реку внизу — Реку Стрелы — и, когда спустился, воды ее сомкнулись надо мной, и вот я снова очутился в теле Тешу Ламы, но свободным от греха. Хаким из Дакка поддерживал мою голову над водами Реки. Это было здесь. Вон там, за манговыми деревьями, как раз там.

— Аллах Керим! О, хорошо, что бенгалец был тут. Очень ты промок?

— К чему мне было обращать внимание на это? Я помню, что хаким очень заботился о теле Тешу ламы. Он вынес его на руках из святых вод, а потом пришел твой торговец лошадьми с севера с койкой и людьми, и они положили тело на койку и отнесли его в дом сахибы.

— Что сказала сахиба?

— Я был погружен в размышления и ничего не слышал. Итак, поиски окончены. Я удостоился награды: Река Стрелы передо мной. Она прорвалась у наших ног, как я и говорил. Я нашел ее, Сын моей Души! Я вырвал мою душу с Порога Свободы, чтобы освободить тебя от всех грехов — как безгрешен и свободен я. Праведно «Колесо»! Верно наше спасение. Идем!

Он сложил руки на коленях и улыбнулся, как человек, достигший Спасения для себя и для того, кого он любит.

«Невыразимые» давали бал. Они взяли у артиллеристов семифунтовик, увили его лаврами, натерли пол для танцев, так что он стал гладким, как лед, приготовили такой ужин, какого никто никогда не едал, и у дверей комнаты поставили двух часовых, поручив им держать подносы с программами. Мой друг, рядовой Мельваней, был одним из этих часовых, так как он принадлежал к числу самых рослых малых в полку. В разгаре танцев часовых освободили, и Мельваней пошел помогать сержанту, который заведовал ужином. Не знаю, сержант ли отдал, или Мельваней взял, одно верно: во время ужина я увидел, что на крыше моей кареты сидят Мельваней и рядовой Орзирис с большим куском окорока, с караваем хлеба и с половиной страсбургского пирога, а также с двумя бутылками шампанского. Поднимаясь на карету, я услыхал, как Мельваней говорил:

— Еще хорошо, что танцы бывают реже, чем дежурства, не то, честное слово, Орзирис, сынок мой, я не был бы, как говорится, лучшей жемчужиной в короне полка, напротив, осрамил бы его.

— Передай-ка мне любимое зелье полковника, — сказал Орзирис. — Но почему ты клянешь свою порцию? Это пенистое пойло — недурная штука.

— Ах ты, невежественный дикарь: пойло! Шампанское мы пьем, пойми — шампанское! И я совсем не против него. Вся беда в истории с маленькими кусочками черной кожи. Знаю, что из-за них я к утру буду совсем болен. И что это такое?

— Гусиная печенка, — сказал я, поднимаясь на крышу кареты. Я знал, что сидеть с Мельванеем интереснее, чем танцевать.

— Гусиная печенка? Вот что! — сказал Мельваней. — Право, я думаю, следовало бы вырезать печенку из сержанта Меллинса. В жаркие дни и холодные ночи у него уйма печенки. Целые бочки! И он говорит: «Сегодня я весь печенка», — и посылает меня на десять дней в карцер за самый крошечный стаканчик, который когда-либо вливал в себя хороший солдат.

— Мельванея взяли под арест, когда он вздумал купаться во рву форта, — пояснил мне Орзирис. — Он находил, что, на взгляд всякого богобоязненного человека, в барракских бочонках для воды слишком много пива. Еще тебе повезло, Мельваней, ты легко отделался.

— Ты находишь? А мне сдается, что со мной поступили жестоко в сравнении с тем, что я делал прежде, в те дни, когда мои глаза видели яснее, чем теперь. Боже ты мой, сержант пришпилил меня! Это меня-то, который спас репутацию человека получше его. Он поступил гнусно, и это доказательство власти зла.