Борис Васильев - Были и небыли. Книга 2. Господа офицеры

— Чего ты здесь маешься? — спросил Млынов, выйдя из штабной палатки. — Поднимись на горку, что левее: Михаил Дмитриевич ее Счастливой назвал. С нее все — как на ладони.

На возвышенности, уже получившей в документах наименование «Счастливая», толпились офицеры, свободные, пока работала артиллерия. Федор на подъеме запыхался, а когда огляделся, перед ним предстала вся панорама артиллерийского боя.

Гора Рыжая выглядела сейчас уже не рыжей, а огненно-рыжей, поскольку на ее скатах беспрерывно рвались снаряды. Всплески разрывов, клубы дыма, комья земли извергались в воздух, тугие удары воздушных волн, рев и грохот больно били в уши.

— Зажали мы турок! — с восторгом прокричал Федору капитан Жиляй. — И удрать не могут!

Рыжая и рвавшиеся на ее гребнях снаряды закрывали саму Ловчу, но за невидимым городком различались заросшие кустарником высоты. Там тоже вспыхивали огоньки разрывов, и Федор понял, что артиллерия Тутолмина громит сейчас расположенные перед нею редуты Рифата-паши. Адъютант Имеретинского был прав: артиллерия зажала противника с двух сторон, методически расстреливая его укрепления, сея панику среди аскеров и растерянность у командования, которое при этом двухстороннем обстреле никак не могло понять, откуда русские нанесут решающий удар. Определив, где Тутолмин, Федор посмотрел направо: туда он вел ночью генерала Добровольского. Сначала он заметил огоньки выстрелов, сообразил, что правая колонна тоже открыла огонь, а потом скорее угадал, чем увидел войска, стоявшие в боевых порядках.

Вскоре на Счастливую поднялся Скобелев — как всегда, в белом кителе, с Георгием на шее — Куропаткин, Млынов и незнакомый Федору немолодой полковник-артиллерист. Генерал долго осматривал в бинокль Рыжую и высоты правее.

— Прекрасно работают! — перекрывая грохот, сказал полковник. — Точно и слаженно.

— Слаженно, да не точно, — недовольно отозвался Скобелев. — Второй час по одному месту — это, по-твоему, точно?

— Дальности не позволяет, Михаил Дмитриевич.

— Дальность?.. Млынов, передай Василькову, пусть выдвинется как можно ближе к туркам.

Млынов молча побежал к батареям.

— Помилуйте, Михаил Дмитриевич, а коли турки ружейный огонь откроют?

— Какой огонь, когда они головы боятся поднять!

Федор видел, как из общей линии батарей отделилась четверка орудий. Впереди размашистой рысью ехал командир — без мундира, в нижней рубахе, — ездовые нещадно гнали лошадей, сзади с грохотом поспешали зарядные ящики.

— Васильков выехал, — с удовольствием отметил Скобелев. — Сейчас он им покажет кузькину мать.

— Что это он — без мундира, без сабли? — удивился полковник.

— Обет дал, — невозмутимо пояснил Скобелев. — Алексей Николаевич, что это турки на огонь не отвечают, а?

— Сам удивляюсь, — мрачно отозвался Куропаткин. — Не могли же мы все их пушки подавить.

— Не могли, — подтвердил артиллерист. — Они хорошо в землю зарываются, умело. Пока расковыряешь…

— Хитрит Рифат-паша, — задумчиво сказал Скобелев. — Не хочет орудия обнаруживать. Ничего, заставим. Как только Васильков пристреляется, подбрось ему еще парочку батарей. Посмотрим, паша, у кого нервы крепче: у вас или у меня. Сколько ему лет?

— Сорок пять, что ли.

— Не «что ли», а докладывать точно! — строго сказал Скобелев. — Я должен знать, с кем воюю, а посему приказываю изучать врага досконально, вплоть до имен его любовниц. Теперь вот извольте гадать, почему он на наш огонь не отвечает. То ли страх, то ли выдержка, то ли расчет — что у него на уме?

Рифат-паша ответил около семи утра, но совсем не так, как можно было предполагать. Оставив без внимания пятьдесят шесть орудий, громивших его укрепления на Рыжей горе, он обрушил артиллерийский и ружейный огонь на стоявшие в колоннах войска Добровольского.

— Что он стоит? — гневно крикнул Скобелев. — Олексин!..

Федор рванулся вниз, не дожидаясь приказа: он был уверен, что знает этот приказ. Вырвав поводья у казака, вскочил в седло, с места дав шпоры. Дороги искать было некогда — да он и не знал этой дороги! — и Федор помчался напрямик.

— Куда это он? — обескураженно спросил генерал.

— К Добровольскому, — пожал плечами Куропаткин.

— Под пулями? Идиот, его же убьют сейчас. Млынов, выясни, кто еще знает дорогу к правой колонне.

— Обождите, Михаил Дмитриевич, авось проскочит, — сказал Куропаткин.

— Авось? — заорал Скобелев. — Опять — авось? На авось девки рожают, а не бои выигрывают. Вот Рифат-паша на авось не, воюет: он точно мое слабое место нащупал. Так двинул по сопатке, что искры из глаз. Ей-богу, коли в плен возьмем — расцелую и саблю верну, как Петр Великий учил. А этот… Жив он еще?

— Скачет, — сказал Млынов, не отрываясь от бинокля.

— Хотел бы я знать, с каким приказом! — продолжал бушевать Скобелев. — Ведь не спросил даже, зачем его окликнули! Может, я воды хотел попросить, а он… Чтоб духу его к вечеру не было, если живым останется.

Федор мчался, приникнув к напряженно вытянутой, мокрой от пота лошадиной шее. Он схватил не своего коня, подседлан конь оказался по-казачьи, и Олексин до ужаса боялся, что лошадь споткнется. Может быть, от этого, а может, и от твердой убежденности, что пуля его не тронет, он не обращал внимания на обстрел, хотя слышал его и чувствовал всем телом. На том же бешеном аллюре он вылетел из-за поворота, оказавшись перед фронтом изготовленных к бою колонн.

— Где генерал?

Ему что-то сказал офицер, которого он миновал. Но Олексин уже увидел Добровольского и закричал еще на скаку:

— Вперед! Что вы под пулями стоите? Вперед, в атаку!

Он хотел резко осадить коня, но тот с хода дал свечку. Федор вылетел из седла, тут же вскочив на ноги.

— Вперед!

— Вы привезли приказ? — спокойно осведомился Добровольский.

— Приказ! — крикнул Федор. — Именем генерала Скобелева!

— Атака! — секунду помедлив, сказал Добровольский. — Господа офицеры!

Трубы пропели сигнал, ударили дробь барабаны. Офицеры вырвали сабли из ножен, и колонны дружно, как на параде, шагнули навстречу турецкому огню.

— Бегом! — кричал Федор. — Сближение опаснее всего! Бегом!

Все его военные знания основывались на том, что он вчера услышал от Скобелева. Он не понимал, что бежать еще преждевременно, что обвешанные амуницией и оружием солдаты выдохнутся во время бега и у них уже недостанет сил на штыковой удар. Сам он бежал впереди всех в английском костюме для верховой езды, коротких сапожках со шпорами и нелепой каскетке; именно этот наряд и вселял в него полную уверенность, что турки в него целиться не станут, поскольку он — не военный. Позади, все убыстряя шаг, грузно топала пехота. Возвышенности правого берега Осмы были сплошь в кустарниках да кукурузе; турок нигде видно не было, но из зарослей безостановочно вспыхивали огоньки выстрелов.