Максим Горький - Мать. Дело Артамоновых

Касаясь истории падения артамоновского рода, критики видят начало упадка обычно во втором поколении Артамоновых, резко противопоставляя его родоначальнику «дела». Для этого есть немало оснований. Илья старший был натурой сильной и целеустремленной, и эти его качества смогли раскрыться потому, что его усилия имели исторически прогрессивный смысл: он взрывал неподвижность затхлого дремовского, окуровского бытия и разрушал застой патриархальной деревни. Когда — через поколение — появится новый Илья, похожий характером на деда («дедушкин характер», — подумает о нем отец), он уже не сможет, остаться в среде Артамоновых, так как к этому времени их «дело» утратит всякую прогрессивность, всякое историческое оправдание. И все же было бы неверно видеть в Илье-старшем только силу и цельность. Последнее качество уже дало заметную трещину, предвосхитив разрушение личности Петра и других «наследников».

Суть в том, что Илья-старший осуществляет свое прогрессивное дело, оставаясь буржуа и стяжателем, оставаясь даже для своих детей не столько отцом, сколько «строгим хозяином» (так думал, вспоминая об отце, Петр, и в этом было много правды). Уже у Артамонова-старшего возникла тревога за будущее «дела», и эта тревога начала подтачивать его веру в себя. Строительный размах стал приобретать у него показной характер: Илья «становился все более хвастливо криклив». Сама его гибель дала основание Тихону Вялову сказать, что его сила «хвастовством изошла». Это не сразу видно, это не лежит на поверхности, но это — факт и очень важный факт: упадок артамоновского «рода» начался с самого родоначальника.

Выслушав рассказ М. Горького о замысле будущего романа, Лев Толстой сказал: «Это очень серьезно. Тот, который идет в монахи молиться за всю семью, — это чудесно! Это — настоящее: вы — грешите, а я пойду отмаливать грехи ваши. И другой — скучающий, стяжатель-строитель, — тоже правда! И что он пьет, и зверь, распутник, и любит всех, а — вдруг — убил, — ах, это хорошо! Вот это надо написать…» (14, 296 ).

Сейчас трудно установить, что в этих словах отражало особенности раннего, впоследствии существенно изменившегося замысла М. Горького, а что шло от особенностей толстовского восприятия, может быть — от желания Толстого подсказать молодому писателю определенный поворот темы. Тот, кто пошел в монахи, — горбун Никита не смог отмаливать грехи Артамоновых (Тихон Вялов потом скажет о нем Петру: «Ему за вас и молиться страшно было — не смел! И оттого — бога лишился…»). А о стяжателе-строителе, каким показан Илья-старший в «Деле Артамоновых», не скажешь, что он «любит всех», — он даже близким людям кажется атаманом разбойников (в ранней редакции Артамоновы назывались Атамановыми и роман имел заглавие: «Атамановы»).

Но сказанное Толстым о стяжателе-строителе помогает увидеть, чем же «неистовый» Илья предвосхитил своего вялого и раздвоенного сына Петра. В сущности, эти слова равно относятся к ним обоим — к двум, казалось бы, совершенно противоположным натурам. Оба они — «скучающие», и хотя их скука имеет разную остроту и разный характер — важно, что уже основатель «дела» не мог быть захвачен «делом» целиком. Каждый из них «вдруг — убил», один — защищая свою жизнь, другой — в припадке злобы против жалкого, беспомощного существа (потом он пытается убедить себя, что спасал сына от дурного влияния). Оба, хотя опять-таки по-разному, хотят заглушить «скуку» разгулом (в «кошмаре кутежа» на ярмарке Петр «почти уверенно» думал: «Отец, пожалуй, так же бы колобродил»).

Сказанное ни в коей мере не позволяет отождествлять характеры Петра и его отца. Даже в том, что дает повод говорить о сходстве между ними, явственно выступают их различия. От Ильи-старшего к Петру и Алексею, а от них — к Мирону и Якову идет процесс крутого понижения характеров, распада их, измельчания. Но этот процесс глубоко закономерен. Стяжательские, хищнические, «разбойничьи» черты Ильи-старшего готовят и хитрую, азартную «игру с делом» Алексея, и раздвоенность Петра (его страх перед своим двойником-врагом и растущее осознание себя лишь «невольным зрителем» жизни — все это получит развитие в итоговой эпопее М. Горького, в образе буржуазного интеллигента Самгина, пытающегося спрятаться от бурного хода истории в своем маленьком «я»). А эти черты Петра и Алексея предопределяют окончательный духовный крах, полное моральное банкротство последних представителей артамоновского «дела».

В связи с замечанием о том, что Илья-старший был для своих детей не столько отцом, сколько хозяином, следует отметить, что для них, рано оставшихся без матери, это имело особое значение, усиливая чувство сиротства. Раннее сиротство героев — одна из наиболее устойчивых деталей горьковских романов. Горемыка Павел в первой (одноименной) повести М. Горького, Андрей Находка в «Матери» и герой «Исповеди» — подкидыши. Рано остается без матери, а потом и без отца Фома Гордеев, так же складывается судьба Матвея Кожемякина и героя «Жизни ненужного человека». Сироты — все три героя «Троих». Даже если родители героев живы, мотив сиротства начинает звучать в связи с семейным разладом и другими обстоятельствами, лишающими героев настоящего детства, — так случается с Климом Самгиным.

Как объяснить, что писатель наделил сходной чертой столь разные судьбы столь разных героев — и близких ему, и бесконечно далеких и чуждых? Ему важно было, чтобы его герой с самого начала оказался в положении, которое как-то отличает его от окружающих, от «нормальных» представителей «нормального» бытия, и ставит хоть немного особняком. Правда, у разных людей это имеет совершенно разные последствия: у одних это (вместе с многими другими обстоятельствами) приводит к стихийному бунту одиночки против буржуазного общества, у других — к стремлению занять место в единой революционной семье, у третьих — к обострению страха перед жизнью и желанию как-то спрятаться от нее.

Мотив сиротства варьируется так многообразно, что читатель не замечает повторений, да, собственно, и не может заметить: никаких повторений у Горького действительно нет. Однако во всех отмеченных случаях писатель стремится достигнуть и достигает одного общего результата: он показывает воздействие не только среды на человека, но и человека на среду, подчеркивая ответственность человеческой личности перед жизнью, обществом, историей. Не все люди оказываются на высоте этой ответственности, и тогда одних ждет трагедия, а других — духовное банкротство.

Закономерный процесс понижения характеров Артамоновых Горький раскрывает не только путем прямого изображения их судеб, по и с помощью сложных художественных приемов, в частности — лейтмотивов (много раз повторяется фраза юродивого Антона: «Кибитка потерял колесо», приобретающая символический смысл) и целой системы широко развернутых метафор. Об Илье-старшем говорят, что он «не лисой живет, а медведем». Сталкиваясь с ним, дремовский городской староста Баймаков чувствует «себя так, точно на него медведь навалился», и то же чувство испытывают многие, глядя на его «длинную лапу» и со страхом думая: «Экой зверь».