Иоганн Гете - Коллекционер и его близкие

Гость.Безусловно. То, чего не постигает мой разум, для меня не существует.

Я.Но человек ведь не только мыслящее, но одновременно и чувствующее существо. Он нечто целостное, единство различных сил, тесно связанных между собой. К этому-то целому и должно взывать произведение искусства, оно должно соответствовать этому разнообразному единству, этому слитному разнообразию.

Гость.Не заводите меня в лабиринт, ибо кто поможет нам оттуда выбраться?

Я.Тогда самое лучшее прекратить разговор и каждому остаться на своей позиции.

Гость.Я, во всяком случае, своей не покину.

Я.Может быть, мне удастся быстро найти средство, чтобы один из нас сумел если не посещать другого на его позиции, то, по крайней мере, за ним наблюдать.

Гость.Назовите это средство.

Я.Представим себе на минуту искусство в его возникновении.

Гость.Хорошо.

Я.Проследим путь произведения искусства к совершенству.

Гость.Я могу за вами следовать только по пути опыта. Крутые дорожки спекулятивного мышления — не для меня.

Я.Вы разрешите мне начать с самого начала?

Гость.Прошу!

Я.Человек чувствует влечение к какому-нибудь предмету, будь это даже только живое существо.

Гость.Например, к этой смирной комнатной собачке.

Юлия.Поди сюда, Белло, тебе выпала немалая честь служить примером в подобном споре.

Я.Право же, собачка достаточно мила! И, почувствуй человек, которого мы здесь имеем в виду, страсть к подражанию, он бы, несомненно, попытался каким-нибудь способом изобразить это создание. Допустим даже, что подражание ему вполне удалось, но и тогда мы мало от этого выиграем, ибо в результате получим всего-навсего двух Белло вместо одного.

Гость.Я не хочу перебивать вас и жду, что из этого получится.

Я.Представьте себе, что человек, которого мы за его талант будем в дальнейшем называть художником, на этом не успокоится, что его склонность покажется ему слишком узкой, слишком ограниченной, что он пустится на поиски других индивидуумов, других вариаций, видов, пород, так что в конце концов перед ним очутится уже не существо, а понятие о существе, и его-то он и изобразит средствами своего искусства.

Гость.Браво! Это будет человек в моем вкусе! И произведение искусства у него, несомненно, получится характерным.

Я.Безусловно.

Гость.На этом я бы успокоился и ничего больше не стал бы требовать.

Я.А мы подымемся выше.

Гость.Я отстану.

Дядюшка.Я же для пробы пойду с вами.

Я.Благодаря этой операции, несомненно, возникает канон — образцовый, ценный для науки, но не удовлетворяющий душу.

Гость.А как вы хотите удовлетворить чудаческим требованиям этой милой души?

Я.Здесь нет никакого чудачества, просто душа не позволяет посягать на свои справедливые запросы. Старое сказание повествует о том, как однажды элохимы сговаривались между собой: «Давайте сделаем человека по нашему образу и подобию». А следовательно, и человек может с полным правом сказать: «Давайте сделаем богов по нашему образу и подобию».

Гость.Ну, здесь мы попадаем в весьма темную сферу!

Я.Существует только один свет, чтобы осветить ее.

Гость.И это?

Я.Разум.

Гость.Трудно решить, свет ли это или блуждающий огонек.

Я.Не будем его называть по имени, а лучше спросим себя, какие требования дух предъявляет к произведению искусства. Здесь не только должна быть удовлетворена известная ограниченная склонность и любознательность, не только упорядочены и успокоены знания, которыми мы обладаем, здесь жаждет пробуждения то высшее, что в нас заложено, мы хотим почитать и сами чувствовать себя достойными почитания.

Гость.Я перестаю понимать вас.

Дядюшка.А я, кажется, могу в известной степени следовать за его мыслью, и мне хочется на примере показать вам, как далеко я пойду за нею. Предположим, что тот художник отлил из бронзы орла, который прекрасно выражает все признаки своей породы, но вот он пожелал посадить его на Юпитеров скипетр. Думаете ли вы, что его орел вполне подойдет туда?

Гость.Это зависит от многого!

Дядюшка.А я скажу — нет! Художнику пришлось бы придать ему еще кое-что.

Гость.А что же именно?

Дядюшка.Это, конечно, трудно определить.

Гость.Не сомневаюсь.

Я.Но, вероятно, это можно истолковать приблизительно.

Гость.Дальше!

Я.Он должен был бы сообщить орлу то, что он сообщил Юпитеру, чтобы сделать его богом.

Гость.Что же это такое?

Я.То божественное начало, которое, конечно, осталось бы нам неизвестным, если бы человек сам не почувствовал и не воссоздал его.

Гость.Я остаюсь на земле, а вам предоставляю забираться в облака. Я отлично вижу, что вы хотите указать на высокий стиль греческого искусства, который я, однако, ценю лишь постольку, поскольку он выражает характер.

Я.Для нас он означает нечто большее: он удовлетворяет высокое требование духа, но, впрочем, все же не наивысшее.

Гость.Вас, видно, нелегко удовлетворить.

Я.Кто хочет многого достигнуть, должен ставить высокие требования. Разрешите мне быть кратким. Человеческий дух преуспевает, когда он поклоняется, когда он почитает, когда он возвышает объект и сам возвышается им, но он не может долго пребывать в этом состоянии: родовое понятие оставило его холодным, идеальное же возвысило над самим собой; но вот он пожелал возвратиться к себе: он хочет снова насладиться прежней склонностью, которую питал к индивидууму, не возвращаясь, однако, к былой ограниченности и не желая в то же время упустить все то значительное, что возвышает наш дух. Что бы произошло с ним в таком состоянии, если бы ему на помощь не пришла красота и не выполнила сего задания? Она, и только она, сообщает тепло и жизнь познанию, смягчает значительное и высокое, излив на него небесное очарование, и тем самым вновь приближает его к нам. Прекрасное произведение искусства прошло весь круг: оно опять превратилось в какое-то подобие индивидуума, которое мы можем любовно обнять и приблизить к себе.

Гость.Вы кончили?

Я.На сей раз — да! Этот малый круг замкнулся, мы снова там, откуда вышли; душа предъявила свои требования, душа удовлетворена, и мне нечего больше добавить.

Дядюшку спешно вызвали к больному.

Гость.Это манера господ философов в споре укрываться, как за эгидой, за мудреными словами.