Эмиль Золя - Истина

Миньо стоялъ растерянный и, не переставая, повторялъ:

— Господи, Боже мой! Какое злодѣйское преступленіе! Боже мой! Помогите!

Учительница, мадемуазель Рузеръ, услыхала его крики и выбѣжала на улицу. Она съ утра бродила по своему садику и любовалась салатомъ, который сильно поправился благодаря послѣднимъ дождямъ. Это была дѣвица лѣтъ тридцати двухъ, рыжая, высокая, не особенно красивая, полная, съ круглымъ лицомъ, покрытымъ веснушками, съ большими сѣрыми глазами и острымъ носомъ, который придавалъ ея лицу хитрое и жадное выраженіе. Несмотря на отсутствіе красоты, про нее ходили слухи, что она оказывала особенную благосклонность директору начальныхъ школъ, красавцу Морезену, который способствовалъ ея служебнымъ успѣхамъ. Она, впрочемъ, была преданная духовная дочь аббата Кандьё, приходскаго священника, а также и Капуциновъ, и добрыхъ Братьевъ; она сама водила своихъ воспитанницъ на уроки закона Божія и на церковныя службы.

Увидѣвъ ужасное зрѣлище, она, въ свою очередь, разразилась громкими криками:

— Господи! Помоги намъ! Вѣдь это гнусное убійство, дьявольское навожденіе, ужасный грѣхъ! Боже милостивый!

Обернувшись, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, она увидѣла отца Филибена и брата Фульгентія, которые какъ разъ выходили изъ Короткой улицы, со стороны площади Капуциновъ, гдѣ ихъ видѣли обѣ старушки и Женевьева. Учительница узнала ихъ и подняла руки къ небу, точно взывая къ небесному милосердію.

— Отецъ! Братъ! Идите скорѣе! Самъ демонъ посѣтилъ этотъ домъ!

Оба духовныхъ лица подошли къ окну и отступили въ ужасѣ. Сдержанный и энергичный отецъ Филибенъ стоялъ молча, зато братъ Фульгентій, болѣе впечатлительный и скорый на выраженіе своихъ ощущеній, изливалъ свой ужасъ въ безпорядочныхъ возгласахъ:

— Ахъ, несчастный ребенокъ! Ахъ, злодѣйское преступленіе! Такой чудный. кроткій мальчикъ, лучшій изъ нашихъ учениковъ, такой набожный, такой прилежный къ молитвѣ!.. Надо что-нибудь сдѣлать, — нельзя же его оставить въ такомъ положеніи.

Мадемуазель Рузеръ не успѣла опомниться, какъ братъ Фульгентій уже поставилъ ногу на подоконникъ и прыгнулъ въ комнату, а за нимъ и отецъ Филибенъ, который замѣтилъ на полу скомканную бумажку въ видѣ шарика и тотчасъ же поднялъ ее. Учительница не посмѣла послѣдовать за ними, не столько отъ страха, сколько ради предосторожности; она даже остановила Миньо, который тоже собирался прыгнуть. То, что позволяли себѣ духовные отцы, не было прилично простымъ преподавателямъ. Между тѣмъ какъ братъ Фульгентій метался около жертвы все съ тѣми же возгласами, отецъ Филибенъ развертывалъ бумажку и внимательно разсматривалъ ее. Онъ стоялъ спиною къ окну, и было замѣтно лишь движеніе его локтей; самой же бумажки не было видно, — слышно было лишь ея шуршаніе. Такъ прошло нѣсколько секундъ. Миньо не утерпѣлъ и тоже вскочилъ въ комнату черезъ окно; онъ взглянулъ на бумажку, которая оказалась кускомъ газетнаго листка, а внутри была другая бумажка, длинная, бѣлая, скомканная и запачканная.

— Что это?

Іезуитъ взглянулъ на учителя и спокойно проговорилъ своимъ жирнымъ, тягучимъ голосомъ:

— Это номеръ «Маленькаго Бомонца» отъ вчерашняго числа, 20-го августа; странно, что въ немъ лежала скомканной другая бумажка, прописи… Вотъ взгляните.

Онъ не могъ не показать бумажку, такъ какъ Миньо обратилъ на нее вниманіе. Онъ держалъ ее въ своихъ толстыхъ пальцахъ, показывая лишь слова: «Любите своихъ ближнихъ», написанныя изящнымъ англійскимъ почеркомъ. Дырья и пятна совершенно обезобразили бумажку. Учитель не успѣлъ разсмотрѣть ее, какъ слѣдуетъ, потому что подъ окномъ снова раздались восклицанія.

Это былъ Маркъ, который только что подоспѣлъ и, увидѣвъ несчастную жертву, не могъ воздержаться отъ крика ужаса и отвращенія. Не слушая объясненій учительницы, онъ отстранилъ ее и вскочилъ въ окно, желая лично судить о томъ, что случилось. Его удивило присутствіе обоихъ духовныхъ лицъ; онъ узналъ отъ Миньо, что ихъ позвала мадемуазель Рузеръ, замѣтивъ, какъ они проходили по улицѣ въ то время, когда открылось ужасное преступленіе.

— Не прикасайтесь и не передвигайте ничего, — воскликнулъ Маркъ. — Надо послать сейчасъ же за мэромъ и полиціей.

У окна начала собираться толпа; какой-то молодой человѣкъ взялся исполнить порученіе и побѣжалъ со всѣхъ ногъ, между тѣмъ какъ Маркъ продолжалъ осматривать комнату. Передъ тѣломъ стоялъ братъ Фульгентій, съ выраженіемъ глубокаго горя; глаза его были полны слезъ; его нервная натура не могла выносить такого зрѣлища. Маркъ былъ тронутъ его горемъ; онъ самъ содрогался отъ ужасныхъ подробностей преступленія, которыя были налицо и указывали на страшный, противоестественный грѣхъ, на гнусное насиліе, совершенное надъ несчастнымъ ребенкомъ. Позднѣе онъ вспомнилъ о томъ подозрѣніи, которое зародилось у него въ умѣ. Вскорѣ его вниманіе было отвлечено въ сторону отца Филибена, который все стоялъ и держалъ въ рукѣ смятый обрывокъ газеты и листокъ прописей. Іезуитъ заглянулъ было подъ кровать, но тотчасъ же вернулся на прежнее мѣсто.

— Посмотрите! — сказалъ онъ имъ, протягивая бумажки, — вотъ что я нашелъ на полу, въ видѣ свернутаго комка; весьма вѣроятно, что убійца пытался засунуть эту бумагу въ ротъ своей жертвы, чтобы заглушить крики ребенка. Ему это не удалось, и онъ его задушилъ… Видите ли, на этомъ листкѣ прописей, смоченныхъ слюною, видны слѣды зубовъ несчастнаго мальчика… Не правда ли, господинъ Миньо, — комокъ лежалъ неподалеку отъ этой ножки стола?

— О, да, такъ оно и было, — сказалъ учитель: — я сейчасъ же замѣтилъ бумажку, какъ только вскочилъ въ комнату.

Когда онъ подошелъ, чтобы еще разъ посмотрѣть листокъ прописей, въ немъ зародилось смутное чувство удивленія: онъ замѣтилъ, что одинъ уголъ, правый верхній, былъ оторванъ. Ему казалось, что этотъ уголъ не былъ оторванъ, когда іезуитъ показывалъ ему бумажку въ первый разъ. Но весьма вѣроятно, что уголъ находился между его толстыми пальцами, державшими тоненькій листокъ. Память отказывалась дать точное указаніе, и онъ самъ не былъ увѣренъ относительно этой подробности.

Маркъ между тѣмъ взялъ листокъ прописей и проговорилъ, какъ бы разсуждая вслухъ:

— Да, видно, что зубы впились въ бумажку… О, это указаніе не поведетъ ни къ чему? мало ли прописей продаютъ въ лавкахъ? литографскій отпечатокъ ничего не доказываетъ… Да, но здѣсь внизу есть какая-то надпись, иниціалы, которыхъ нельзя разобрать.

Отецъ Филибенъ подошелъ, не торопясь.

— Вы говорите: надпись? Мнѣ показалось, что это просто чернильное пятно, которое расплылось отъ слюны…

— Чернильное пятно? Нѣтъ. Здѣсь видны чьи-то иниціалы, но ихъ совершенно нельзя разобрать.