Макс Фриш - Синяя борода

Если по лицу обвиняемого видно, что он растроган, и если он не сидит, бесстрастно скрестив руки на груди, но весь вид его выражает сочувствие и согласие еще до того, как свидетельница начала отвечать, — это произво­дит благоприятное впечатление.

— Вы поняли вопрос, фрау Йетцер?

— Мы оба были очень молоды.

— Феликс Шаад никогда вас не бил, не угрожал физической расправой, он выносил мусор, уходя на работу, в воскресенье мыл посуду и так далее... Что вы еще помните, фрау Йетцер?

— У нас было мало денег.

— Я спрашиваю об особых происшествиях.

— Феликс работал ассистентом.

— У вас было мало денег...

— Очень мало.

— А что еще вы помните?

— Мы много бродили по окрестностям.

— У вас не бывало впечатления, фрау Йетцер, что Феликс Шаад страдал болезненной ревностью, хотя, как правило, обуздывал себя? Я хочу сказать: даже когда у него не было повода к ревности.

— У него не было для этого поводов.

— Вы много бродили по окрестностям...

— Летом с палаткой.

— Вы оба любили природу...

— Зимой мы бегали на длинные дистанции.

— Почему же дело дошло до развода?

— Я думаю, мы оба разочаровались.

— А почему?

— У меня это тоже был первый брак.

— Позднее вы снова вышли замуж, госпожа Йетцер, стали матерью трех дочерей, очевидно, причина не­прочности брака была не в вас.

— Со временем я тоже стала более зрелой...

Мы переоцениваем память людей, ежедневно читающих бульварную прессу. Я могу без стеснения подойти к ки­оску, где несколько недель назад висел мой портрет с такими подписями: «У Шаада нет алиби», «Рыцарь Синяя Борода перед судом», «Доктор с семью женами». А между тем я ношу тот же костюм, что и до суда. Даже когда я покупаю новые очки и оптик, собственноручно записав фамилию, смотрит клиенту в глаза, чтобы изме­рить расстояние между зрачками, я не чувствую, что меня узнали.

— Что означает для вас крест, господин Шаад?

Сны тоже предмет допроса.

— Какой величины был тот крест?

— Небольшой. Примерно как аварийный знак. По­этому я и хотел поставить его на дороге. Как аварийный знак. Но вдруг он стал большим, почти с меня величи­ной. Как надгробный крест.

— А откуда у вас взялся этот крест?

— Не имею представления.

— Если он был небольшой, как аварийный знак, господин Шаад, то, может быть, вы нашли его в багажни­ке, когда искали аварийный знак?

— Может быть...

— A как он попал в багажник?

— Не имею представления...

— Вы хотели, как вы говорите, поставить на дороге аварийный знак, а когда пешеходы заметили, что это надгробный крест из железа и с орнаментом, они остано­вились.

— Вдруг собралась целая толпа.

— Вы можете более подробно описать этот крест?

— Он был довольно тяжелый.

— А еще?

— Мне кажется, он был ржавый.

— Вы хотели воткнуть его в асфальт?

— Да.

— Как аварийный знак?

— Я так думаю.

— Прохожие что-нибудь говорили?

— Я ничего не слышал. Нет. Впрочем, я был готов к тому, что меня арестуют.

— Почему?

— Потому что крест мне не принадлежал.

— Вы это сознавали, господин Шаад?

— Кто-то спросил, откуда он у меня, этот крест, но это был не полицейский. Скорее знаток. Он проявил интерес как антиквар, но цены не спрашивал.

— А потом?

— Мне стало стыдно.

— Вы помните, почему вам стало стыдно?

— Потому что у меня ничего не получалось, я снова и снова пытался вбить крест в асфальт, все смотрели на меня, а у меня ничего не получалось...

— На этом вы и проснулись?

— Я был весь в поту... Знаю только, что вдруг меня окружили, мафия, или мне это почудилось, но я совсем не удивился; когда я захотел положить крест обратно в багажник, мою машину украли. На глазах у свидете­лей! Но они ничего не знали, или же они исчезли...

Путешествия — в Японию, например, где никто не знает о висевшем на мне обвинении, никто не слышал показа­ний свидетелей, — совсем не помогают; я сижу, обхватив руками колено, на скамье в императорских садах в Кио­то и слышу показания эксперта-психиатра:

— Несомненно, налицо параноидный симптом, как это нередко бывает у алкоголиков. Мы видели, что это находит свое выражение прежде всего в письмах, кото­рые часто остаются неотправленными, что, с другой стороны, свидетельствует о том, что обвиняемый, как правило, уже через несколько часов осознает, сколь сильно поддался он подозрительности. Его повышенную эмоциональность я ужо охарактеризовал вначале. Резю­мирую: обвиняемого нельзя признать ограниченно вме­няемым...

Сады камней и т. д., всякие там искательницы жемчу­га — обо всем этом знаешь и не побывав в Японии. Для алиби этого недостаточно. Даже если я рассказываю, как японская массажистка разминает своими маленькими пятками мой позвоночник, это не доказывает, что я сей­час нахожусь в Японии, —об этом тоже можно было где- то прочитать.

— Относительно японских садов камней, которые вы, господин доктор Шаад, якобы посетили в то воскре­сенье, и маленьких искательниц жемчуга в Микимото — так, кажется, называется это место, — то вам, видимо, известно о них из журналов, которые лежат в вашей приемной, господин доктор Шаад, а может быть, вы сами это видели?

Кратковременная поездка в Гонконг тоже мало помога­ет. Две ночи в китайском борделе. Но уже во время экскурсии в гавань в ушах снова звучат вопросы при­сяжных:

— Я тоже прочитал письма, имеющиеся в распоря­жении суда, и хотел бы спросить у господина доктора Шаада: разве женщина не имеет права сжечь свои лю­бовные письма?

— Да, конечно...

— Почему же вы оставили копии?

— Вы шесть раз разводились, господин доктор Ша­ад, почему ваши браки становились все короче?

— Жизнь становится короче.

— Вам не кажется, господин доктор Шаад, что причина в вас? Зачем вы женитесь все снова и снова?

— Я хотел бы спросить у обвиняемого, считает ли он, что когда-либо понимал женщину. Мне кажется, госпо­дин доктор, что нет: ведь вы постоянно объясняете женщин на свой манер, а если какая-нибудь из них не соответствует вашему мужскому представлению о ней, что тогда?

— Относительно цветов, которые лежали на трупе: кровавое злодеяние произошло в феврале, и, следова­тельно, это могли быть только оранжерейные лилии, это не вызывает сомнений, относительно лилий — мы виде­ли их на снимке, и, поскольку я развожу цветы, я хочу задать один вопрос: известно ли суду, сколько времени могут сохраняться оранжерейные лилии? Как специа­лист, я считаю, что только сам преступник мог принести эти лилии, иначе на снимке, который мы сейчас видели, они не были бы такими свежими... Это не вопрос, это утверждение.

Незабываемое впечатление оставил также один мой приятель:

— Вы, значит, беседовали с обвиняемым главным образом об астрономии, это мы слышали, господин Нойенбургер, и то, что вы охотно распивали с ним бутылочку старого бордо, хотя обвиняемый, как вы заверяете, во­обще ничего не понимает в астрономии, это мы тоже уже слышали.