Михаил Загоскин - Москва и москвичи

Бабушка. О, если обещались, так это другое дело. Вот и я также по обещанию назвала старшую мою дочь Матреною, хотя у меня в родстве нет ни одной Матрены.

Ползков. Ну, вот видите!.. Как же после этого…

Бабушка. Кто и говорит, Алексей Алексеевич! Уж коли обещались, делать нечего… Я так и доложу Софье Александровне. (Уходит.)

Ползков. Ну, теперь скорей к Андрею Никифоровичу: он мой начальник, да и живет поближе других… Эй, малый! (Входит слуга.) Готовы ли дрожки?

Слуга. Готовы, сударь.

Ползков. Фрак!.. (Одевается.) Шинель и шляпу!.. Если неравно завернет ко мне дядюшка, Максим Петрович, скажи ему, что я поехал по делам службы. (Уходит.)

Просто, но со вкусом убранный кабинет делового человека. Большой шкап с книгами. В одном углу конторка для письма. Посреди комнаты длинный стол, заваленный бумагами. Два или три тома Свода законов, с загнутыми листами и закладками, лежат на том же столе. Андрей Никифорович Гореславский, в шелковом ваточном сюртуке и красных сапогах, сидит перед конторкою. Подле него стоит секретарь с бумагами. Андрей Никифорович Гореславский — человек лет пятидесяти, небольшого росту, худощавый, с лицом весьма благородным, приятным и добрым, даже слишком добрым. Хороший физиономист тотчас бы заметил в этом простодушном лице какое-то отсутствие — не ума, нет, Андрей Никифорович человек вовсе не глупый, но этой твердости, этой собственной воли, без которой всякий начальник рано или поздно, а непременно попадет под команду своему секретарю. Андрей Никифорович очень любим своими подчиненными; чиновники усердные, смирные и честные любят его за то, что он ласково с ними обходится, а наглецы, плуты и лентяи — за то, что им все сходит с рук; одним словом, он принадлежит к числу тех людей, про которых обыкновенно говорят: «Что за добрейший человек: во всю свою службу не сделал никого несчастным!» Андрей Никифорович, как человек честный и благородный, не очень уважает льстецов. Ему даже отвратительны их грубая лесть, низкие угождения, лакейская преданность, а между тем эти господа делают из него все, что им вздумается, и хотя он чувствует сам, что это не доброта, а слабость характера, но никак не может устоять против их нападений, потому что ему как-то совестно отказать в чем-нибудь человеку, который валяется у него в ногах. Секретарь его… но об нем распространяться нечего. Он человек хитрый, ловкий, досужий и, как все умные секретари, знает своего начальника как свои пять пальцев.

Гореславский (отдавая секретарю бумаги). Да я в том списке не вижу столоначальника Чистякова, а, кажется, я своей рукой отметил!

Секретарь. Виноват, ваше превосходительство! Видно, как-нибудь в переписке ошиблись, а я поторопился, недосмотрел.

Гореславский. Вот то-то, Павел Васильевич, вы все торопитесь! Ну, если б представление пошло без него?…

Секретарь. Конечно, ваше превосходительство, когда уж вам так угодно… А если осмелюсь доложить, так Чистяков мог бы и пообождать…

Гореславский. Да разве он не заслуживает?… Он хорошо занимается делом, малый честный…

Секретарь. Да, точно так, ваше превосходительство, — отличный чиновник.

Гореславский. Так почему ж его не представить?

Секретарь. Конечно, ваше превосходительство, почему и не представить, а впрочем, у нас в канцелярии есть чиновники постарее его… Вот, например Алексей Алексеевич Ползков…

Гореславский. Да он почти каждый год получает награды.

Секретарь. Человек-то прекрасный, ваше превосходительство! С большими способностями…

Гореславский. А разве Чистяков…

Секретарь. Помилуйте, где ему равняться с Ползковым! У того деятельность необычайная и такие соображения, что истинно надобно удивляться… А как предан вашему превосходительству…

Гореславский. Предан!.. Да кому он не предан?… Эх, Павел Васильевич, не люблю я этих низкопоклонных людей!

Секретарь. Да это уж у него так, ваше превосходительство, — манера такая… А низости в нем ни на волос нет. Он человек преблагородный!

Гореславский. Все это очень хорошо, но почему же мне не представить Чистякова? Если я не ошибаюсь, так многие из его товарищей моложе его носят Станислава на шее, а у него еще нет и Владимира в петлице.

Секретарь. Да ведь он какой-то философ: он вовсе и не думает об этом.

Гореславский. Неужели?

Секретарь. Точно так, ваше превосходительство. Да если б это его занимало, так он стал бы просить вас или сам, или через других…

Гореславский. Да, это правда: за него никто никогда не просил.

Секретарь. А сам он об этом и не заикнется. Вот если бы Ползков удостоился быть представленным от вашего превосходительства к Анне на шею, так он с ума бы сошел от радости!

Гореславский. Эх, Павел Васильевич!.. Да за что?… Конечно, меня уж об этом просили Варвара Юрьевна Белоухова и княгиня Авдотья Кирилловна Перекопская, да я не знаю, как это сделать: я и так представляю десять человек… Много, Павел Васильевич, право, много!

Секретарь. Да вот, ваше превосходительство: в списке одного недостает… Чистякова можно в будущем году, а теперь, если б вы сделали эту милость Ползкову…

Гореславский. Конечно, дело возможное… Но за что же бедный Чистяков… И вы думаете, он не огорчится?

Секретарь. Да отчего же ему огорчаться? Не в нынешнем, так в будущем году… Вы извольте ему сказать слова два ласковых, так на этот раз он и этим будет доволен.

Гореславский. Но я так часто награждаю Ползкова, что это должно наконец показаться каким-то пристрастием.

Секретарь. Помилуйте, ваше превосходительство! Да кто может помешать начальнику отдавать справедливость подчиненному, если он этого заслуживает?…

Слуга (входя в кабинет). Алексей Алексеевич Ползков.

Гореславский. Зови сюда!

Слуга (обращаясь к дверям). Пожалуйте.

(Ползков входит и низко кланяется сначала Гореславскому, а потом секретарю.)

Гореславский. Здравствуйте, Алексей Алексеевич! Что скажете?

Ползков (кланяясь). Ваше превосходительство!.. Бог даровал мне сына.

Гореславский. Право?… Поздравляю, поздравляю!

Ползков (нагнувшись несколько вперед и глядя с умилением на Гореславского). Служа под благодетельным начальством вашего превосходительства, взысканный к, так сказать, осыпанный милостями вашими, я осмелился в знак моей душевной и всенижайшей благодарности назвать новорожденного моего сына Андреем в честь вашего превосходительства.

Гореславский. Очень вам благодарен.

Ползков. Мне бы должно было сначала испросить на это соизволение вашего превосходительства, но в ту минуту, когда я сделался отцом, я до того обезумел от радости, что забыл мой долг и осмелился без вашего согласия… Конечно, дерзость эта велика…

Гореславский. И, полноте, Алексей Алексеевич! Какая тут дерзость!